– Не беспокойтесь. Я не обману. Зачем мне обманывать, если я к вам ещё обращусь потом…
* * *
Мишаня был слабым человеком. Очень слабым. Настолько слабым, что единственного неотъемлемого права самой последней тонконогой твари – права на жизнь – не имел, потому что не успел получить его при рождении. Он был обречён с первой секунды своей жизни, он просто обязан был умереть, не прожив и часа. По крайней мере, самое ближайшее окно, небрежно оставленное раскрытым, на верные сто процентов должно было его погубить. Но он выжил, такова оказалась прихоть судьбы. И он продолжал жить. Без права на жизнь, без крупицы надежды тянул он сыромятные лямки бытия. Глаза его давно превратились в полопавшиеся чаши, до краёв переполненные мутными горькими слезами и гноем, но даже такими глазами он смотрел и любил всё, что представало перед его взором.
Он сидел в крохотной пивнушке и тихонько постукивал стаканом об угол стола. Здесь же было тепло, до духоты надышано, воняло табаком и кислым пивом. Воздух от дыма был белым, а под самым потолком, где раскачивались тусклые жёлтые лампочки без плафонов, воздух просто клубился. Кто-то похлопал его по плечу. Мишаня вздрогнул, и увидел, что люди, поившие его водкой, ушли. Рядом стояла женщина с синими мешковатыми кругами под глазами.
– Споили тебя, бедолагу? – она сочувственно покачала головой. – Пошли за мной, отведу в одно местечко.
Он взял её за шершавую руку и пошёл следом, как маленький ребёнок.
– Я тебя…
Он бормотал, но женщина отмахивалась.
Темно, темно, закоулки, снег, грязь, кирпичная стена. Тот же самый мир, ничего нового. Они остановились в тёмном дворе.
– Привела, – объявила тётка с синяками.
– Молодец, Маманя, – произнёс чей-то голос. – Сейчас нашу барыню Фундук приведёт. Да вот и они… Эй, мы туточки… Сгодится тебе такой экземпляр?
Мишаня увидел перед собой красивое женское лицо.
– Я вас лю-ю…
Женщина отстранилась от него и посмотрела на других людей.
– Жалкий какой-то, совсем жалкий.
– А чего ж ты хотела? Премьер-министра мы не сработаем.
– И как же вы его… хотите? – тихо спросила женщина.
– А тебе как надо?
Человек с лицом в струпьях шагнул к Мишане и равнодушно ткнул его кулаком в лицо. Мишаня бессильно упал на спину, из губ хлынула кровь.
– Ещё вмазать ему?
Лариса поднесла руку к горлу. Что-то было не так, как она рассчитывала. Какая-то неправильность. Она отступила на пару шагов.
– Делайте же что-нибудь, – она нервно махнула рукой.
– Давай деньги.
– Держите, – она протянула руку с несколькими крупными купюрами и сразу брезгливо отступила ещё на шаг.
– Не терзай его, Петух, возьми за горло, не бей его.
– А мне не жалко…
– Не бей, сказал я тебе! – Фундук приблизился и повысил голос.
Лариса затаилась. Послышался звонкий шлепок.
– Я тебе сказал, чтобы ты не колотил этого заморыша, он весь кровью исходит… Дави его за горло.
Мишаня забился в их руках, вытаращил глаза. Мишаня не понял, что воздух вдруг перестал поступать ему в лёгкие. Он ничего не понимал, хотя тело вяло дрыгалось под навалившимися людьми.
– Как я люблю вас всех…
Фундук отодвинулся от Мишани и взглянул на Ларису:
– Вишь, какой странный попался, что-то мурлыкал всё время, неразборчивое что-то… Теперь, конечно, замолк…
* * *
Сергей Лисицын видел издалека, как Ларису встретила лохматая фигура, но сразу же потерял их из вида. Они будто провалились сквозь землю, исчезли, растворились. Так бывает в сказках и в кино, но так произошло в действительности.
Он осторожно обошёл кирпичную стену. Ступать приходилось крайне аккуратно, так как под рыхлым снегом повсюду скрипели гнилые доски и хрустело стекло. Мутные тени голых деревьев раскачивались на ветру и не позволяли сфокусировать зрение. За стеной никого не оказалось.
– Ну же, Лис, – подбодрил он себя.
Лисицын медленно прошёл возле заброшенного дома. Ему приходилось останавливаться возле каждой оконной рамы и прислушиваться, не доносилась ли человеческая речь оттуда. Едва заметно вытягивая шею, чтобы чрезмерной поспешностью не привлечь чужого внимания, Лисицын заглядывал в мрачную бездну мёртвого дома. Всякий раз он видел внутри одно и то же – груды битых камней, извести, скользких банок и бутылок, над всем этим призрачно колыхались обрывки газет.
– Давай, Лис, ты же не можешь упустить её…
Он плавно перенёс ногу через поверженный ствол древнего дерева, поваленного поперёк замусоренного двора, и застыл. Томительно тянулась минута за минутой.
До него долетели голоса, едва уловимые из-за того, что слишком шумно проносились за спиной автомобили по освещенной улице. Сергей невольно обернулся и поразился дикости происходившего вокруг гудел цивилизованный город, сверкали и переливались всевозможными цветами яркие афиши, слышалась музыка, шуршание колёс по мокрому асфальту, стук каблуков. Всё это было в нескольких десятках метров от Лисицына, но он вынужден был красться в неведомый закуток, где притаились похожие на бесов чумазые люди, затеявшие недоброе. Посреди гигантского мегаполиса жили грязные чудовища. Почему-то Сергею выслеживаемые люди представились именно чудовищами, пучеглазыми, сопливыми, хрюкающими. Здесь был край света, край жизни, бездна. Край света, сжавшийся в точку, в зловонный сгусток, пульсировавший, как сердце неведомого существа, в самом центре Москвы. Сколько ещё таких сгустков пульсировало по городу?
Напрягая слух, он перелез через ствол дерева и быстро двинулся в неосвещённую сторону двора, похожую на мрачную декорацию, тёмную, затянутую ветхими драпировками, которые шуршали на ветру и метались вместе с мутными ветвистыми тенями по облупившимся стенам. Чем дальше продвигался Сергей, тем неоспоримее делалось предчувствие чего-то ужасного. От волнения его стала бить мелкая дрожь.
С крыши ближайшего дома шумно слетела невидимая в ночи ворона, разбуженная непонятно чем. Усилием воли Сергей стряхнул сковывающее чувство тревоги и снова прислушался. Внутреннее чутьё подсказывало, что двигался он в нужном направлении. Прислушавшись к смутным глухим звукам, доносившимся в те редкие мгновения, когда утихал вой ветра, Лисицын кивнул сам себе.
Он быстро пошёл вперёд. Голоса людей усилились. До них оставалось совсем близко, нужно было лишь обогнуть ржавый автомобильный остов и завернуть за почти рассыпавшуюся стену одноэтажного барака. И тут Лисицын, в нетерпении забыв об осторожности, наступил на случайную жестяную посудину, попавшую под ногу. Железо громко заскрежетало и сломалось, пискляво задребезжав. Сергей отшвырнул банку ногой, и она шумно ударилась о трухлявый кирпич. Что-то громко осыпалось.
