– А раз ясно, то медовушка-то моя где? Не
у Арея ли в кабинете? Если уж деградировать, так с музыкой!
– Нет уже у Арея кабинета. Все Здуфс
уничтожил… Один бочонок я только припрятала. Там, под лестницей! – с
готовностью наябедничала Улита.
– Неужто медовуху вылил, аспид? Не врешь?
– Не вру, бабушка!
– Убивают за такие вещи! Отольются кошке
старушечьи слезки! На мою отраду посягнул! – сказала Аида Плаховна с величайшим
негодованием.
А внимательные глаза ее уже косили в сторону
лестницы. Мамзелькина явно прикидывала, ползти ли ей или дойти ногами и там еще
раз лишиться чувств. Мефодий подумал, что не завидует Гарпию Здуфсу, если тот
вздумает не вовремя очнуться. Есть вещи, которых не прощают даже милые старушки
с сельскохозяйственными орудиями в брезентовых чехлах.
Глава 5
Трон для бывшего официанта
Телефон зазвонил около восьми утра – в то
самое время, которое Эдя Хаврон, как добродетельный лентяй, всегда проводил в
обществе подушки и одеяла. Едва Эдя поднял трубку, как из нее раздался
напористый голос. Вначале Хаврону показалось, что он никогда его не слышал, и
лишь несколько мгновений спустя, зацепившись за знакомое слово, узнал. Голос
принадлежал Феликсу.
– Очухался, матрос? Морда лица не болит?
Хочу тебя обрадовать. Мы тут с друзьями посовещались и решили, что деньги ты
должен отдать не позже, чем послезавтра.
– Но мы же договаривались…
Голос в трубке стал жестким, как подошва.
– Повторяю: послезавтра! Тебе все
понятно, или мне приехать растолковать?
Эдя буркнул, что ему все ясно и что утруждать
себя приездом нет необходимости.
– Опять шутишь, матрос? Смотри,
дошутишься! Запомни: послезавтра!
Эдя аккуратно опустил трубку на рычажки и
задумался. Спать ему мгновенно расхотелось. Сон как из нагана пристрелили. Пока
он соображал, что к чему, за его спиной кто-то с чувством зевнул. Похоже,
телефонный звонок разбудил не его одного. Эдя поспешно повернулся. На стуле у
кровати, томно обмахиваясь веером, сидела фея.
«Ну, сколькодюймовочка она сегодня? Двух или
трех?» – поспешно стал соображать Хаврон. Это было принципиально.
– Фу, как живот болит! Она опять вчера
лопала, что придется. Ужасная изжога! В желудке точно полк гномов
переночевал! – пожаловалась фея и махнула веером так сильно, что все
журналы в комнате взлохматило внезапным порывом ветра.
Эдя едва успел вцепиться в одеяло, иначе оно
тоже отправилось бы в полет.
– Прошу прощения, друг мой! Почему-то
всякий раз, когда феи говорят о сестрах, культура слетает с них, точно луковая
шелуха. Закон близкородственного хамства, как я его называю! –
спохватившись, продолжала фея.
«Трехдюймовочка!» – сделал вывод Хаврон.
– Ты видел вчера мою сестру? –
пытливо продолжала фея.
– Да, – осторожно признал Эдя.
– И она тебя ни во что не превратила? Хм…
Можешь не отвечать. Вижу, что нет.
Эдя на всякий случай промолчал.
– Странно, очень странно. Надеюсь, она не
называла тебя «великанчиком»? Она называет так тех, кто ей понравился! –
ревниво продолжала Трехдюймовочка.
– Меня? Пеликанчиком? Ничего
подобного! – благоразумно притворяясь глухим, замотал головой Хаврон.
Трехдюймовочка хлопнула его по пальцу веером.
– Не врешь? А ну-ка посмотри на меня!.. И
ты не согласился быть ее пажом?
– Я? – возмутился Хаврон. – Да
за кого вы меня принимаете?
– Это хорошо! Очень хорошо! –
одобрила Трехдюймовочка. – Ты меня успокоил, дружок. Значит, мне можно не
превращать тебя в яблочный огрызок. И в мозоль на пятке у почтальона тоже можно
не превращать.
Хаврон натянуто улыбнулся, глядя в голубые
глаза феи.
– В детстве у нас с сестрой было странное
отношение к любимым игрушкам друг друга. Она обращала мои игрушки в пепел. А
все почему? Потому что однажды я попала из крошечного такого боевого арбалета в
ее розового зайца, который только и умел, что устраивать радугу! Это было
совершенно нечаянно и всего семь стрел подряд!.. Ну не кошмар ли?
Эдя подобострастно закивал.
– А что было, когда мы выросли! Просто
ужас какой-то! Сколько она прикончила моих пажей, ты даже представить не
можешь! Двоих, помнится, превратила в червей, одного – в кухонную мочалку, еще
одного, самого симпатичного, в ерш для чистки сантехники! – продолжала
бушевать Трехдюймовочка.
– И всех необратимо?
– Само собой. Абсолютно необратимо. Да и
потом, если б я и могла снять колдовство, зачем бы я это стала делать? Зачем
мне паж, который хотя бы пять минут был ершиком для унитаза? – заверила
его фея.
– А ты? Что делала ты? – спросил
Хаврон.
– Я само терпение! – с ангельским
выражением отвечала Трехдюймовочка. – Но, согласись, это в конце концов
несправедливо, когда у одной сестры есть пажи, а у другой нет. Однажды я
устроила субботник и продергала всех ее пажей, как морковку. Превратила всех в
белых мышей и – фьють! – на опыты. В общем, теперь у нее тоже никого нет…
Потом, правда, мы заключили соглашение, что не будем трогать пажей друг друга,
но, сам понимаешь, тут дело скользкое… Если с потолка упадет люстра или веер
сработает сам собой, случайно – то это будет чистейшей воды фарш-мажор. Да-да,
именно «фарш-мажор», как называет его моя сестренка.
– Жуть! – сказал Эдя, решив пойти
ва-банк. – Просто жуть! Но меня не придется приканчивать ни тебе, ни твоей
сестре!
– Почему это не придется? Что-то ты
темнишь! – ревниво произнесла фея.
– За вас это сделают другие! Меня
прикончат некий Феликс и его слоноподобные друзья. Они вообразили, что я должен
им деньги. И если я их не отдам, то секир-башка…
– Это он сейчас звонил по этому
трескучему аппарату? – уточнила Трехдюймовочка.
– Да.
– Нет, ну каков негодяй! Прервать мой
лучший сон, который снится мне каждое утро вот уже четыреста два года подряд!..
Не волнуйся, мой суслик!.. Он тебя не убьет! Феи терпеть не могут, когда кто-то
убивает их пажей. Они любят расправляться с ними сами, – заверила его фея.
