Мало-помалу настроение у Трехдюймовочки
улучшилось. Вскоре она уже мило щебетала, порхала по комнате, и ее жесткие
прозрачные крылья издавали стрекозиный звук. Хаврон, обнадеженный ее обещанием
разобраться с Феликсом (хотя он предпочел бы, чтобы она сделала это прямо
сейчас), почистил зубы и, стоя в душе, открыл внутреннюю конференцию на тему
«Как использовать магию упрямой феи в своих интересах».
– Просить денег бесполезно… Не даст… Ну а
если попросить, чтоб все женщины в меня влюблялись?.. Не-а, приревнует… мол, ты
мой паж и все такое… Мелкие, они самые ревнивые, – размышлял он, перебирая
варианты.
Неожиданно из комнаты, где Эдя оставил фею,
послышался недовольный вопль. Хаврон поспешно выключил воду и, наскоро
запахнувшись в халат, выскочил из ванной. Он увидел, что Трехдюймовочка сидит
на столе и колотит по нему ручкой сложенного веера.
– Ничего! Совсем ничего! Ах ты дрянь ты
эдакая! – повторяла она.
– Не ломай веер! – посоветовал
Хаврон. – А что случилось-то?
– Они блокировали мою магию! Всю… БАЦ…
мою… БАЦ!.. магию! БАЦ-БАЦ-БАЦ! – завопила вдруг фея. Каждое слово
сопровождалось новым ударом.
– Они это кто?
– Они – это негодяи с Лысой Горы, которые
меня ищут! Всю магию, до капли!!! Я знала, что они способны это сделать, но
надеялась, что не пойдут на такое! Это такой долгий и занудный ритуал!
Двенадцать магов должны выполнять его двенадцать часов подряд! Малейшая ошибка
– и надо начинать все заново. Гунны, скифы, варвары! Никакого времени не жалко,
чтобы нагадить ближнему! Думают, без магии я не смогу прожить и сдамся! Хамы!
БАЦ-БАЦ!
Хаврон застыл.
– Погоди! – сказал он
непонимающе. – Давай-ка по порядку! У тебя что, совсем не осталось магии?
– НЕТ!
– И у твоей сестры, выходит, магию тоже
отобрали?
– Разумеется, осел! У нас же одно тело!
– И ты, значит, не можешь уже ни во что
меня превратить? И Феликса отфутболить тоже не можешь? – уточнил Хаврон,
мрачнея.
Трехдюймовочка прикусила язычок. Она
сообразила уже, что в гневе сообщила своему пажу больше, чем стоило.
– Ну я еще могу летать! И потом, разве ты
больше не мой паж? – сказала она, пытаясь улыбнуться.
Но было уже поздно. Хаврон поймал ее за
крылышко и, как дохлую стрекозу, поднял к лампе.
– Ну что, трещотка? Запугивала меня? В
ерш для унитаза хотела превратить? А? – поинтересовался он хмуро.
– Ты меня не так понял!.. Это было
творческое сравнение!.. Отпусти меня немедленно! Ты сломаешь мне крыло! –
закричала фея.
Хаврон усмехнулся и разжал пальцы.
– А-а-а! Ну не так же резко! –
пискнула Трехдюймовочка, едва уберегаясь от чувствительного падения на стол.
– Так и быть! Выдавать тебя я не
стану! – великодушно сказал Хаврон. – Учитывая, что ты занимаешь не
слишком много места, могу предложить тебе часть своего жизненного пространства.
Только учти, я человек исключительно корыстный. Просто так кров я никому
предоставлять не намерен. Ты будешь готовить. И вот еще. Как насчет генеральной
уборки?
– Еще чего! Стану я убираться в твоем
хлеву! – возмутилась Трехдюймовочка.
Эдя удрученно развел руками.
– Не хочешь – как хочешь! Принуждать я
никого не буду. Вольному, как говорится, воля. Где тут был телефон?
– Зачем это?
– Я позвоню своему приятелю из газеты
«Желтый Бульвар» и попрошу его опубликовать заметку о беглой фее. Окажу ему
услугу: они там вечно сидят без материалов и печатают всякую чушь про инопланетян
и женщин с двумя головами. Живой феей они наверняка заинтересуются.
– Ты негодяй! Ты этого не сделаешь!
Аналитический отдел на Лысой Горе просматривает всю лопухоидную прессу! –
вскакивая, воскликнула фея.
Эдя ухмыльнулся. Он ощущал себя хозяином
положения.
– Возможно, что я и не позвоню, –
великодушно сказал он. – Но только если ты немедленно возьмешься за
уборку, а прежде соорудишь мне что-нибудь на обед. Тебе предстоит
пофантазировать, что можно приготовить из двух банок кильки и одной луковицы,
чтобы было вкусно… Банки, так и быть, я открою сам и даже выдам наперсток,
чтобы набирать воду!
Трехдюймовочка метнула в него испепеляющий
взгляд.
– Когда-нибудь я посчитаюсь с тобой,
наглый тип! Ты тридцать раз пожалеешь, что так поступил со мной!.. Где твоя
чертова луковица?
Десятью минутами позже Эдя сидел в кухне и,
искренне блаженствуя, наблюдал, как фея наперстком таскает воду в большую
кастрюлю.
Внезапно звонок в прихожей робко, почти
виновато тренькнул.
– Кого это еще оса ужалила? –
пробурчал Хаврон, с тревогой думая о Феликсе.
Не ожидая от звонка в дверь ничего хорошего,
Эдя на всякий случай захватил топорик для разделки мяса и потащился открывать.
* * *
В дверях стоял Андрей Рихардович Моржуев,
ведущий «Пророка». За его спиной, то и дело поднимаясь на цыпочки, маячил
красногубый церберенок.
– Утро доброе! Утро свежее! А вы, я вижу,
кулинар. Мяско готовите? – сказал Моржуев, с тревогой косясь на
разделочный топорик.
– Не совсем. Жду, пока мясо само ко мне
придет! – уточнил Хаврон.
Топорик он все же спрятал за спину и в награду
немедленно получил для рукопожатия вельможную длань. Ладонь у Моржуева была
сухая и деловитая. Вероятно, единственная упражняемая часть тела, не считая
языка.
Церберенок, подражая шефу, сунул Эде для
щупанья свою влажную ладошку.
– Не обижайся за вчерашнее, друг! К нам
много психов ходит! И все такие пра-а-ативные, я прям даже не знаю! Можешь
называть меня просто Максик! – сказал он.
– Сгинь, Максик, пока я тебя не
придушил! – буркнул Эдя, вспоминая часы, проведенные в милиции.
Красногубый Максик вспыхнул. Он, похоже, легко
переходил от показного дружелюбия к писклявому гневу.
– Вы позволите пройти? А то на пороге
как-то неудобно… – спросил Моржуев, одаривая Хаврона экранной улыбкой,
великодушно раскочегаренной ныне для одного зрителя.
