Мефодий шел рядом с Даф. Он почти перестал
чему-либо удивляться. Взгляд утомился и забился разнообразием так же, как
прежде забивался однообразием московских окраин. Мефодий думал о том, что
эмоционально человек устроен просто, и коробочка для радостей и удивлений,
гипотетически наличествующая у каждого, не так уж и вместительна.
Депресняк носился у них над головами, изредка
вцепляясь когтями в забор или повисая на вывеске.
– Кажется, ему тут неплохо, –
сказала Даф.
– На месте твоего котика я бы не
нарывался. Здесь собаки не квартирные мопсы! – предупредил Мефодий.
Заглянув через забор в чей-то двор, он увидел
на цепи двуглавого пса, защищенного роговой чешуей. Ушей у собаки не было.
Хвост был как у ящера. Из жутких пастей капала слюна, заставлявшая землю
исходить кислым дымком.
Депресняк, шипя, носился вокруг. Кошмарная
двуглавая собака не лаяла, не прыгала, а спокойно следила за котом.
Рассчитывала длину цепи. Экономила смертоносные усилия. Здраво оценив свои
шансы, Депресняк сделал вид, что сегодня он добрый. Напоследок пронесся над
головами клацнувшего зубами пса и вернулся на плечо к хозяйке.
– Правильно, не обижай маленьких! –
сказала Даф.
Улита остановилась и, осмотревшись, повернула
из тихого переулочка, по которому они до сих пор шли, на довольно широкую
улицу.
– Кажется, нам туда! Может, конечно, и не
туда, но здесь нам точно нечего делать! – заявила она.
Широкая улица имела с переулками мало общего.
Жилые дома на ней практически отсутствовали. С одной стороны тянулись лавки,
ресторанчики и всевозможные увеселительные заведения, с другой же – на них
укоризненно взирали здания лысегорского магоуправления. Однако укор укором, а
ясно было, что чиновникам бегать недалеко.
На бревенчатой стене военной комендатуры висел
громадный плакат. На плакате был изображен бравый молодой человек с темными
усиками. Небрежно закинув на плечо сглаздамат, он сурово грозил зрителю
пальцем, на котором поблескивал магический перстень.
Крупная надпись на плакате вопрошала:
«Ты записался в боевые маги?
Помни: родина ждет тебя ежедневно —
от полуночи до первых петухов».
На другой стороне – прямо напротив комендатуры
– изрешеченные искрами стены игрового клуба наскоро забивались свежими досками.
На деревянном щите белой краской с подтеками было написано:
«Напоминаем, что игра в „Искрос-страйк“
проводится каждую нечетную пятницу
ровно в полночь. Все приходят
со своим оружием. Трупы самовывозятся
до рассвета».
– Не желаешь поиграть? –
поинтересовался Чимоданов, обращаясь к Зудуке.
Монстр подпрыгивал у него на шее, вертел
головой и таращился во все глаза. Мефодию показалось, что он, как губка, жадно
набирается вредительского опыта.
Посреди улицы лежала безголовая рыбина, по
которой ползали мухи. Мошкин наклонился к ней, удивленный, что нет запаха. Он
сделал шагов десять – и тут только запах гниения настиг его и бесцеремонно
втиснулся в ноздри. Евгеша обернулся и увидел, как два чумазых карапуза лет
пяти-шести, выглядывая из щели в заборе, дразнясь, утаскивают рыбину за
привязанную к хвосту веревку.
– Мертвяк! Мертвяк! Догони! –
кричали они Мошкину.
Евгеша в испуге повернулся к Улите. Карапузы,
вообразив, что он гонится за ними, прыснули через забор и скрылись огородами.
– Расслабься ты! Обознались. С кем не
бывает. Они на эту рыбу мертвяка ловили! – улыбаясь, сказала Мошкину
ведьма.
– На рыбу? Как?
– Да очень просто. Мертвяки всегда идут
на запах тухлятины. Дети подманивают его дохлой рыбой или кошкой, а затем
удирают, таща ее за веревку. Мертвяк гонится за ними. Забавно?
Евгеша испуганно посмотрел на нее.
– Мне не н-нравится! И игра не нравится,
и тут не нравится, – нервно сказал он.
– Ты просто чайник! Ничего не понимаешь!
Это как очень громкая музыка: чтобы стало клево, к ней надо привыкнуть! –
возразила Ната.
– Вот-вот! Подчеркиваю: тут очень даже
мило! – согласился Чимоданов.
Мефодий хлопнул себя по груди и раздавил
крупного насосавшегося комара. На рубашке тотчас возникло большое кровавое пятно,
точно от укола шпагой.
– Летают тут, гадики! Вампирят мою первую
положительную! – сказал он с негодованием.
– Напрасно ты его так круто, Буслаич. Не
исключено, что это был царевич какой-нибудь заколдованный. Рост сто девяносто,
бицепс сорок пять и натуральный блондин! – заметила Улита.
– Почему блондин-то? – спросил
Мефодий, с сомнением разглядывая дохлого комара.
– Почемушто… – отвечала
ведьма. – Лысая Гора все-таки. Многие на превращениях специализируются, на
подлянках всяких. В следующий раз, прежде чем грохнуть кого-нибудь, скажи: «Глюкос
морлокус!»
Едва она произнесла эти слова, как
раздавленный комар превратился в мертвую летучую мышь. Мефодий запоздало понял,
почему пятно крови было таким большим. Все-таки у летучей мыши аппетиты не
комариные.
– На этот раз не царевич… – сказала
Улита. – Ну и не унывай! В другой раз царевича хлопнешь!
Покосившись на летучую мышь, которая
притворялась комаром, Даф покрепче сжала в руке флейту. Лысая Гора ее
тревожила. Здесь ей было неуютно и беспокойно. Хотя и привычная, намозоленная
идиллиями эдемская скука тут определенно не грозила.
– Какие у нас планы? – спросила она
у Улиты.
– Простые, как табуретка! – сказала
ведьма. – Бросаем где-нибудь кости, чтобы не остаться ночью без убежища,
отдыхаем немного и… ну а там посмотрим… Есть у меня одна мыслишка! Ну-с,
вперед!
И она уверенными шагами пошла по деревянным
мосткам, проложенным по раскисшей от дождей улице. Редкие прохожие уступали ей
дорогу, верно просчитав, что при столкновении двух тел дальше улетает то, что
легче.
Они миновали длинный каменный дом местной
администрации, работавший строго по праздникам и закрытый по случаю буднего
дня; прошли подозрительное общепитовское заведение, где все ели из огромной
общей миски, и свернули еще на одну улицу – не менее оживленную, чем та, где
они только что были.
Здесь им немедленно попались корчма для
вампиров «Зов крови» и безымянный ресторанчик для людоедов, вывеска над которым
предупреждала:
«Вся еда бесплатно! Постарайся
не оказаться каждым десятым, брат!»
