Однако не успел он на это решиться, как с
Трехдюймовочкой начало происходить нечто странное. Лицо – не лицо даже, а
выражение его – неуловимо изменилось. Оно сделалось саркастичным и колючим. Фея
брезгливо уставилась на сигарету в своих пальцах, отбросила ее и принялась
негодующе размахивать шляпой.
– Омерзительный дым! Эта дурында опять
прокурила мне все легкие!
Затем взгляд феи остановился на том, чем она
рассеивала дым.
– И снова эта отвратительная шляпа! Я же
писала зануде, чтоб она не смела ее носить! Ну-ка посмотрим, что она мне
ответила, – сказала она и взглянула на внутреннюю часть полей
шляпы. – Как? Куда-куда я должна пойти? И это она пишет родной сестре,
которую не видела столько времени! – проговорила она с негодованием и,
подбросив шляпу, испепелила ее взглядом.
Эдя покосился на часы. Минутная стрелка
только-только переползла отметку «12». Часовая же была на четырех.
«Любая треть суток!.. Значит, это
Двухдюймовочка!» – понял Эдя.
Закончив со шляпой, фея соизволила заметить
Хаврона.
– А это что за великан-недоросток?
Неужели зануда завела себя нового пажа-лопухоида? О, она его даже пометила! Ну
разумеется! Она еще в детстве подписывала все свои вещи! Пеналы, линейки,
чулки, волшебные палочки! Эй, существо, как тебя зовут, и где моя сестрица тебя
откопала?
Эдя представился. Он пояснил, что его-то как
раз нигде и не откапывали и что в его квартире Трехдюймовочка скрывается от
преследователей с Лысой Горы.
– Разумеется! Зануда все-таки нарвалась и
намылилась в лопухоидный мир! Предупреждала я ее, чтобы она не давала кому
попало обещаний! Ну-ну, Хаврон Эдуардович, или как тебя там, ври дальше!.. Что
тебе сеструха наговорила обо мне? Что я истеричка, психопатка, темная фея,
которая кого попало превращает в змей, лягушек и пьяных водопроводчиков? Не
молчать! Отвечать! – велела Двухдюймовочка.
Хаврон из осторожности промычал что-то, не
вдаваясь в подробности. Двухдюймовочка не стала настаивать, вполне
удовлетворившись мычанием.
– Великанчик! За мной шагом марш! По
сторонам не глазеть! С мухами телепатически не общаться! – приказала она.
Перелетев на кухню, она моментально, одним
магическим чутьем, прозрела спрятанную в шкафчике за кастрюлями бутылку
коньяка. Об этой бутылке, составлявшей секретные стратегические запасы Зозо, не
знал даже Эдя. Хаврон мысленно боднул сестру в ауру. «Таилась! От родного
брата!» – подумал он с негодованием.
Раскупорив бутылку одним движением веера, фея
заставила ее взмыть в воздух и наполнила возникший в ее руке стаканчик из
темного непрозрачного стекла. Размером он был не больше наперстка.
– Разве феи пьют не нектар? Амброзию там
и все такое? – вежливо поинтересовался Хаврон.
– Феи пьют все, что не едят… И едят все,
что не пьют!.. Ну, за встречу! – сказала Двухдюймовочка.
Наперсток мигом опустел. Вдогонку за первым
стаканчиком последовал второй. Затем, притормозив на время с коньяком,
Двухдюймовочка занялась раскрытием темы венских колбасок. Откуда они взялись,
Эдя сказать затруднился бы, но, судя по всему, Двухдюймовочка свистнула их в
одном из центральных ресторанчиков. Учитывая размеры колбасок, фее приходилось
уменьшать их в два или в три раза. Голодный Эдя грустно наблюдал за этим
кощунством.
«Не хочет угощать и не надо! Просить не буду.
Нет смысла размениваться на пустяки. Хорошо бы стрельнуть у нее денег…» –
подумал Хаврон.
– Меня тут грозили убить, – начал он
издалека.
Двухдюймовочка закивала с набитым ртом.
– Хорошая мысль! Одобряю. Если нужна
будет помощь – пусть свистнут меня. Ты так огромен и нелеп, – пробормотала
она.
Хаврон понял, что бить на жалость бесполезно.
– Я должен много денег! Вот я и подумал,
что ты могла бы… – начал он.
– Дальше можешь не продолжать,
великанчик. Пункт XII «Книги запретов», – перебила фея.
– Чего?
– Озвучиваю: «Под угрозой лишения магии
феям и другим волшебным существам запрещено творить деньги и другие средства
обмена из воздуха, грязи, морской воды и проч. Заговаривать счетные машины,
банкоматы, одурачивать сервера и банковские терминалы. И тем более запрещено
передавать добытые упомянутым образом денежные средства лопухоидам». В средние
века все было иначе. Хоть из воздуха золото делай, сейчас же, увы… Низзя!
– Но почему? Это же такая ерунда! –
воскликнул Эдя.
– Как ты сказал? Не рассуждать!
Молча-а-ать! – заорала фея.
Хаврон тревожно притих. Разгневанная фея
попыталась перелететь с мойки на кухонный стол, где она оставила стаканчик,
однако слишком объелась, и стрекозиные крылья работали вхолостую. Заметив это,
Эдя деликатно подставил ладонь и перенес фею на стол.
– Отбой команде «молчать!» –
смилостивилась Двухдюймовочка, у которой, как у всякой уважающей себя феи, было
не семь, а семьдесят семь пятниц. Причем не на неделе даже, а в одном четверге.
– Ты начинаешь нравиться мне, великанчик!
Ты такой комнатный, не слишком громоздкий. Тебя можно посылать за жратвой,
когда влом применять волшебную палочку. Хочешь стать моим пажом, назло моей
сестрице? Воображаю, что она скажет, когда вместо своей метки увидит на тебе
мою!
Эдя немедленно подтвердил готовность стать
чьим угодно пажом, и снова принялся клянчить денег.
– Ну пожалуйста! Это же так
просто! – с надеждой сказал он.
– Именно потому, что просто, это и
запрещено. Будь все иначе, любой спятивший маг смог бы забросать мир лопухоидов
тюками денег не менее реальных, чем настоящие купюры. Или вообще превратить всю
бумагу мира в деньги. Это привело бы лопухоидный мир, который и так держится на
соплях, к катастрофе, – назидательно сказала фея и осушила еще один
наперсток коньяка.
Ее маленькие уши, чуть оттопыренные, как у
всех фей, побагровели.
– А обойти этот запрет никак
нельзя? – заговорщицки спросил Хаврон. – Ну там вместо денег дать мне
штучек десять бриллиантов?
– Сколько-сколько? – с улыбкой
переспросила фея.
– Ну пять… – неохотно поправился
Эдя.
– А не лопнешь?
– В крайнем случае… ну в самом крайнем…
один, – убито произнес Эдя, испытывая сильное желание уронить на
всезнающую фею кастрюлю.
