Наконец вдали появляются переливающиеся нежными цветами дюны. Пейзаж, сопровождающий его на протяжении всей жизни, колыбель его детей, уютное гнездышко, свитое его женой. Мертвые, ужасные декорации, причиняющие боль. Сейчас эти кучи песка кажутся огромными могилами, мрачными пирамидами.
И все же, несмотря на постоянную боль, Люк так никуда и не переехал. Точно так же, как Клод Дехане не избавился от своих репортажей.
Прошлое остается неизменным и продолжает притягивать к себе, словно магнит.
Измученный психиатр возвращается домой, голова у него раскалывается. Он включает свет, вешает пальто на вешалку и внезапно замирает. Кто-то приставил пистолет к его виску.
— Главное, доктор Люк Грэхем, не двигайтесь.
Голос звучит сдавленно, это почти шепот. Люка отталкивают в сторону. От удара ногой в бок он сгибается пополам. Теперь он лежит на полу, корчась от боли.
— Кто… Кто вы такой?
Он ничего не видит. Неизвестный погасил свет и направил луч фонаря прямо ему в глаза.
— Кто я такой — это неважно. А вот вы, Грэхем, — кусок дерьма. Жалкий докторишка, отчаявшийся, все потерявший, никому не нужный алкоголик, думающий о самоубийстве, лечите депрессивных идиотов. Не следовало вам лезть туда, куда вас не просят, тянуться к тому, что вам не по зубам. А вы все-таки влезли.
— Я… Я не понимаю…
Рукоятка пистолета прижимается к его виску.
— Ах, как хочется надавить посильнее, вы представить себе не можете. Сукин сын.
Люк шумно дышит. Кровь стучит в висках.
— Как по-вашему, с кем вы имеете дело? С кем-то, кто ничего о вас не знает? Я знаю, что вы сделали, я знаю ваши страшные тайны.
— Вы… Вы ошиблись, я не тот, кто вам нужен.
— А как насчет аварии с вашей семьей в две тысячи третьем?
Люк не может произнести ни слова, не может пошевелиться. Неизвестный продолжает:
— Вы ведь тоже оказались на краю пропасти, но это была психическая пропасть.
Дуло пистолета прижимается к его левому запястью.
— И вы спрыгнули.
— Хватит! Хватит!
— Я знаю все, чтобы потопить вас. В частности, одно имя. Жюстина Дюмец.
Люк потрясен этими разоблачениями, прошлое снова встает перед ним. Он пытается подняться, но пистолет не дает ему пошевелиться. Он прищуривается, и ему удается разглядеть, что посетитель одет во все черное, с капюшоном на голове. Сердце Люка словно зажали в тиски. В прошлом ему уже приходилось видеть этот капюшон. Он преследует его в самых страшных снах.
— Чего… Чего вы хотите?
— Прежде всего, оставьте в покое Алису Дехане. Вы не будете ее лечить. Вы оставите ей ее воспоминания. В следующий раз я не буду так снисходителен.
— Но… При чем тут Алиса? Какое она имеет к этому отношение?
Пистолет со страшной силой обрушивается ему на голову.
— За кого вы меня принимаете?
Люк стонет, с трудом поднимает голову.
— Я ничего не понимаю!
— И не пытайтесь понять, вот и все.
— Я не могу отказаться от пациентки! Никогда в жизни!
Вздох.
— Вообще-то, несмотря ни на что, Грэхем, я вас уважаю, вам это известно? Мозгоправы знают, как ранить людей, знают лучше других, от них куда больше толку, чем от пыток. Слова имеют такую власть, а в мозгах у людей столько всяких извращений, и все это только и ждет, как бы вырваться наружу и расцвести пышным цветом. Вам, наверное, много чего довелось услышать, а, Грэхем? Сколько женщин рассказывали вам, как их в детстве трахали родные отцы? А вы-то своего не упустите, а? Вы их тоже имеете? А уж Алиса Дехане вам много порассказала, я думаю?
— Вы ненормальный.
Луч фонаря начинает метаться.
— А красотка Доротея? Как она поживает?
Люк трет висок, потом смотрит на кровь на кончиках пальцев.
— Вы знаете Доротею?
— Конечно. Я все про вас знаю. Про ваших больных, про ваши недостатки, про ваши достоинства… Бедный папа умер на теннисном корте, мама киснет в доме престарелых, и так далее. — Луч фонаря светит то в один глаз, то в другой. — Алиса не поправится. Выкиньте ее, как мусор. Послушайтесь, Грэхем, или вы сдохнете. Если придется, я займусь хорошенькой бабенкой, с которой вы сегодня ужинали в ресторане. Как там ее зовут? Жюли Рокваль?
— Она тут ни при чем, оставьте ее в покое!
— Отлично, мы друг друга поняли. Есть еще кое-что. Этот тип, которого вы поместили в свою клинику…
Люк подносит руку ко лбу:
— Диск с записями из центра, фотографии, бланк госпитализации. Это были вы.
— Когда вы меня от него избавите?
Люк делает глубокий вдох.
— Господи боже мой, о чем вы?
— Вы прекрасно меня слышали.
— Я… Я не могу сделать ничего такого. Он в больнице, он не скоро выйдет оттуда, и…
— Значит, убейте его в больнице. Судя по всему, она не так уж хорошо охраняется. Даю вам два дня, чтобы найти способ. До послезавтра вечером.
— Вы… Вы больны… То, что вы сделали, переходит все мыслимые границы.
— Может быть. И может быть, если бы в мире было побольше таких, как я, мир стал бы лучше. Ну, так мы договорились по поводу этого человечка?
Люк не отвечает, но его молчание красноречивее слов.
— Великолепно. А теперь… Надо сжечь все материалы по Дехане. Записи, ваши бумаги, все.
— Прошу вас, я…
— Если мне придется повторять вам еще раз, это может плохо кончиться.
Люк встает, совершенно разбитый, и идет в столовую. Там он открывает шкаф и достает оттуда небольшую коробку.
— Все здесь. Кассеты, мои записи, рисунки Алисы.
— Вы уверены, что это все? А в кабинете у себя вы ничего не прячете?
— А что еще я могу там прятать?
— Не валяйте дурака, а пойдите-ка лучше и принесите мне все кассеты из автомобиля.
— Нет… Не…
— Идите!
Люк в отчаянии подчиняется.
Незнакомец кивает головой:
— Хорошо, хорошо. В огонь…
Люк открывает топку и бросает туда коробку, кассеты. Один из самых трудных поступков за всю его жизнь. Пляшущие языки пламени жадно пожирают свою добычу. Проходит не больше пяти минут, и все превращается в пепел. Все слова Алисы, самая суть терапии… Люк застывает, глядя, как испаряются результаты его работы. Алиса… Ее изломанная память, ее травмы… Все улетело.
Голос принимается за свое:
— Теперь — жесткий диск из вашего компьютера.
