— Я… прошу меня извинить, мне нехорошо, — выдавил он и бросился прочь.
Давыдов в изумлении смотрел вслед англичанину: такое уж точно было не в национальном характере. Да и кому пришло в голову хвалить игру этого молодого человека? Такое впечатление, что он сегодня впервые взял в руки скрипку. Кстати, он и не забрал ее!
Инкрустированная скрипка Страдивари с клеймом 1709 года осталась лежать на стуле у рояля в открытом футляре.
Бах, Бранденбургский концерт № 3
Москва, 2012
— Ну, что сказать, ты здорово поработал, партнер! Для первого раза вообще потрясающе. — Молинари непременно хлопнул бы Штарка по плечу, если бы разговор происходил не в «Скайпе». Весь предыдущий час Иван без всякого энтузиазма рассказывал Тому, к чему привели его московские изыскания.
Оптимизм американца только усиливает уныние Штарка.
— А чего хорошего-то? — тоскливо спрашивает он.
— Зануда, — смеется Молинари. — Ну, смотри: мы знаем, что скрипка мистера Лэма еще пару месяцев назад принадлежала русскому парню по имени Боб. Правильно? Тебе уже достаточно подтверждений, что это та самая скрипка?
— Нет, на самом деле. Вот если бы этот Боб ее узнал… Но я согласен, что скорее всего та самая. Можно принять за рабочую гипотезу.
— Пойдем дальше. Мы знаем, что подружка одного крутого парня изменила ему с Бобом, и крутой парень об этом быстро узнал. В результате сначала пропала скрипка, а за ней — и сам Боб. Правильно?
— Неправильно. С чего ты взял, что именно в результате?
— Зануда в квадрате. Ты допускаешь, что история с этой Анечкой тут ни при чем? Это потому что ты ее видел только на плохой съемке и по «Скайпу». Я сидел с ней рядом и скажу тебе, что это испытание для любого здорового мужика. В смысле держать руки при себе — испытание.
— Ты это и клиенту своему будешь объяснять, Том?
— Для клиента информации у нас точно хватит. «Мидвестерн» не захочет связываться с Лэмом после того, как я изложу им эту историю. Считай, что первое задание мы с тобой выполнили. Пришли мне свои расходы, я отправлю им счет.
Штарк молчит, и Молинари даже кажется, что у него повис «Скайп». Только он собирается перезагрузить программу, как Иван открывает, наконец, рот:
— Так не пойдет, Том. Если мы партнеры, прошу тебя как партнер: ничего пока не говори клиенту.
— Это почему еще? Они мне ясно сказали: при первом же намеке на кривизну сообщай нам.
— Я так не играю, Том. Ну какие тут могут быть намеки? Чтобы что-то им говорить, надо хоть что-нибудь знать наверняка. Во-первых, мы все-таки не уверены, та ли это скрипка. Во-вторых, мы не в курсе, жив ли Иванов, который один способен ее узнать. В-третьих, мы понятия не имеем, кто взял скрипку из машины и каким путем она попала к этому Лэму. Возможно, он ее честно купил без всякой задней мысли, а твой клиент сейчас ему откажет, потому что будет подозревать в воровстве. Если добросовестно подходить к делу, мы должны понять, что случилось, и только тогда писать клиенту отчет.
— Если мы будем так работать, Иван, нам скоро будет нечего жрать.
— Только тебе, — замечает Иван спокойно.
— Я уже и забыл, каково иметь с тобой дело. — Испортить настроение Молинари — задача почти невыполнимая: он лучезарно улыбается. — Но ты понимаешь, что при любом раскладе «Мидвестерн» теперь откажется страховать инструмент?
— Я понимаю, что страховщики не любят лишний риск. Но я против того, чтобы продавать недоделанную работу. И ты забыл, что ли, что человек пропал? Был — и исчез. И мы с тобой об этом знаем.
— Я работаю на страховые компании, Иван. Я не полицейский. Человек исчез — это тема для полиции.
— У нас в Москве — боюсь, что в последнюю очередь. Особенно если Константинов… ну, помог ему исчезнуть.
Теперь замолкает Молинари, и Штарк проверяет, не прервалось ли соединение.
— Хорошо, будь по-твоему, — соглашается наконец сыщик. — Если мы работаем вместе, надо обо всем договариваться. В конце концов, то, что у нас уже есть, мы собрали очень быстро. Какой у тебя план?
— Хочу навестить родителей Иванова. Наверняка они его ищут. И если скрипка — семейная реликвия, они должны быть в курсе ее истории. Не уверен только, захотят ли обсуждать это со мной.
— Разумно. Только в этот раз не молчи, расскажи мне, что сумеешь выяснить, хорошо? А то перед Анечкой мне было неудобно, я совсем ничего не понимал. Выглядел каким-то мальчиком на побегушках.
— Ну, ты же наверняка исправил это неверное впечатление.
— Вот тут, братец, ты ошибаешься. Никакого намека на интерес с ее стороны. Как это ни досадно.
— По крайней мере, не исчезнешь бесследно, как один скрипач.
— Тоже верно, нет худа без добра. Так ты расскажешь про родителей Боба?
— Конечно. Был бы ты в Москве, пошли бы вместе, — говорит Штарк вместо извинений за свою прежнюю скрытность. — Слушай, а можешь тем временем сделать еще кое-что? Я тут, пока ты искал Анечку, рассматривал съемку из клуба. Ну, ту, из которой Анечкина фотография. Там на заднем плане люди за столиком. В принципе, лица можно рассмотреть. Нерусские какие-то лица. И кто-то мне говорил, что там была компания иностранцев. Я сделал несколько стоп-кадров, пришлю тебе, — а вдруг это кто-то из них украл скрипку? Надо подумать, как выяснить, кто они.
— Присылай, подумаю, что можно сделать. Хотя это, конечно, как иголка в стоге сена, и хотя скрипку украл твой Констан… в общем, Анечкин бойфренд, — для тебя, партнер, что угодно.
— Я не верю, Том, что это Константинов. Я с ним встретился, и мне показалось, что он искренне любит музыку и хочет опять собрать квартет. Он бы не стал так поступать. Украсть скрипку у музыканта — все равно что ребенка похитить, правильно? Ну вот, по-моему, он не такой.
— Слушай, партнер, Анечка прожила с ним не знаю сколько лет, и она считает, что его рук дело. Зачем усложнять? Ну ты же сам знаешь, что самое простое решение почти всегда правильное. При твоем занудстве ты все-таки удивительно наивный.
— Я просто ни в чем не уверен, Том.
— Это я вижу. Ну, партнер, до завтра. Я, между прочим, тоже неплохо поработал. Но сам себя не похвалишь — ни от кого похвалы не дождешься.
Покрасневший до корней волос Штарк не успевает выговорить что-нибудь вроде «Да, здорово ты Анечку нашел!» — Молинари разрывает соединение. «Все-таки я совсем одичал, — думает Иван горестно. — Меня просто нельзя выпускать к людям».
И еще теперь ему кажется, что Том, может быть, прав насчет Константинова. Штарк давно замечал, что крупные бизнесмены словно распыляют вокруг себя специальный газ, который заставляет им верить, мешает сомневаться, наводит морок. Без такого свойства вряд ли можно стать предправления большого банка. Что, если Анечкин бойфренд, как называет его Том, просто задурил Ивану голову, заставил поверить в невозможность самой логичной версии?
