Голубь почти достиг земли, когда что-то
быстрое и темное отделилось от стены дома. Белую точку закрыла темная тень.
Ирка удивленно заморгала, не понимая, что происходит.
– Бросай! Ну-у! – страшно крикнул
Багров.
Дрот сам собой хищно рванулся из Иркиной руки,
но она, жалея птицу, сжала пальцы и не пустила его. Темная тень исчезла. Ирка
опустила руку.
– Почему ты не бросила? – тяжело
дыша от гнева, спросил Матвей.
– Там же птица! Я бы попала в нее!
– Правильно. Именно в птицу и надо было
кидать!
– Ка-ак?
– Дрот бы поразил ее вместе с тенью! Для
этого я и выбрал белого голубя! Нужна была хорошо заметная мишень! –
пояснил Багров.
– Мишень? Но он же живой! Ты что, не
понимаешь: голубь – живой! – вознегодовала Ирка.
– Был живой. Есть такой хороший земной
глагол: был, – спокойно перебил ее Матвей.
– То есть как?
Глянув с крыши вниз, Багров сжал и сразу же
разжал ладонь. Ирка увидела невесть как оказавшееся в ней окровавленное перо.
– Полуночные ведьмы ненавидят птиц.
Патологически. Я знал, что она не удержится... У тебя был хороший шанс
прикончить ведьму. Ты им не воспользовалась, – устало сказал Матвей.
Ирка не поверила своим ушам.
– Значит, выпуская птицу, ты заранее
знал, что она обречена? – спросила она, мучительно вглядываясь ему в глаза
в поисках ответа и боясь, очень боясь получить этот ответ.
Багров пожал плечами.
– Что из того, если знал? Когда ты ловишь
рыбу на червя, тебя очень смущает судьба червя?
– Ты знал, – убито сказала Ирка. В
ее сердце обвалился карточный дом.
– Нельзя, в конце концов, быть такой
сентиментальной! Ты не слезливая художница, которая ловит на кухне мотыльков в
коробок, чтобы отпустить их в лесу! Ты – гвардия света! – воскликнул он.
Ирка грустно смотрела на него. Простить ему
птицу – такую живую, – на которую она только что дышала, она не могла.
– Это нечестно! Я думала, что... И потом,
ведьма была совсем не готова! – негодуя, начала она.
– Не надо думать! Это война! –
рассердился Багров. – Знаешь, сколько народу в Тартаре могут сказать: «Он
поступил нечестно! У нас же было перемирие!»
– Но мы не в Тартаре! Светлые не должны
так нападать! – отрезала Ирка.
Багров согласился с ней, вскользь заметив, что
именно по этой причине темные живут в среднем гораздо дольше.
– Они не тонут в сентиментальных соплях,
когда доходит до дела, – заметил он.
Ирка не слушала его. Тоска, что кто-то,
казавшийся близким, оказался чужим и жестоким, – навалилась на нее дряблым
брюхом. Памятью ладоней она ощущала еще теплые тугие бока птицы, от которой
осталось одно окровавленное перо. В данную секунду Багров казался ей хуже, чем
полуночная ведьма. В ведьме, во всяком случае, она никогда не разочаровывалась.
Повернувшись (Матвей продолжал говорить
что-то, но она не слышала голоса, хотя рот его и открывался, как у марионетки),
она бросилась бежать. Не думая куда, не думая зачем. Просто чтобы не видеть
его. За вентиляционной трубой, откуда явственно доносился запах пригоревшего
молока, она поспешно сдернула куртку и стала превращаться в лебедя. К тому
времени, как Матвей нашел ее, трансформация почти завершилась.
За трубой Багров увидел деву-лебедь, руки
которой стали крыльями. Черты лица неуловимо менялись. И вот уже у Ирки
появился крепкий желто-коричневый клюв.
– Снизишься, и ведьма прикончит тебя! Я
же говорил: она ненавидит птиц! – холодно сказал Багров.
– Тогда прикончи меня сам! Тебе же это
ничего не стоит!.. Ну!
Последние слова ее были неразборчивы и
напоминали лебединый крик.
Багров сделал шаг ей навстречу. Лицо у него
было красным, оскорбленным. Не дожидаясь, пока он схватит ее, Ирка бросилась к
краю крыши, оттолкнулась и начала падать. Мир завертелся. Зеленым квадратом
заметался скверик внизу, играя в бешеную чехарду с томящими своим однообразием
балконами. Ирка смутно надеялась увидеть смазанную фигуру Багрова, который –
она знала это – стоит на краю крыши, но крыша срезалась в пустоту и исчезла. И
вот наконец ветер упруго толкнул ее в раскинутые крылья. Превращение
завершилось. Озорная, бесстрашная душа лебедя заполнила Иркино сознание. Круг
за кругом Ирка снижалась, зная, что где-то близко, там, где уравниваются стихии
земли и воздуха, притаилась полуночная ведьма. Испытывала ли Ирка страх? Да
нет, пожалуй. Скорее она теперь испытывала азарт... азарт молодого и сильного
лебедя. Ирка увлеклась борьбой с ветром и едва не просмотрела ведьму. К
счастью, чуткий птичий взгляд зацепил странное пятно на одноцветной стене дома
– пятно, похожее на шлепок серой глины, которой спешно залепили щель. Ирка
пригляделась, и ужас перемешался с омерзением. Серая, плоская, к дому прижалась
ведьма и, вцепившись в стену синими ногтями, карабкалась вверх. К ее жуткому
лицу – Распухшему, с порванной щекой – прилипло несколько белых перьев. Глаза
смотрели колючками.
И если бы взглядом можно было убить – Ирка
была бы уже мертва, столько молчаливой, сосредоточенной ненависти полыхало в
глазах ведьмы. Валькирия ясно ощутила, что ведьма хочет прыгнуть, но она так и
не прыгнула, поскольку лебедь был слишком далеко. Вместо этого ведьма вытянула
палец – страшный сизый палец, на котором дрожало похожее на каплю ртути кольцо.
Не дожидаясь, пока от кольца оторвется искра, Ирка сложила крылья и нырнула
вниз.
Посланная вслед искра скользнула по перьям и
опалила шею холодным огнем. Боль прокатилась по телу тремя ледяными волнами,
заставив лебедя гневно протрубить. Ирка расправила крылья и, поймав тугой
дружественный ветер, стала набирать высоту, ощущая с каждым новым взмахом
крыльев, как ослабевает гипнотическая власть взгляда ведьмы.
Сосредоточенный гнев, который безуспешно
пытался вызвать у нее Матвей, вспыхнул теперь сам. Перелетев на балкон
стоявшего напротив дома (блочная девятиэтажкка с рыжими подтеками на стенах),
лебедь забился между детских санок и выставленных на медленное умирание связок
«умных» журналов, дебелые телеса которых перепоясывал шпагат.
Ослабляя боль, которая до сих пор жила в ней,
Ирка вернула себе человеческий облик и распрямилась с сияющим дротом в руке.
Теперь копье полетело бы без колебаний. Однако ведьма уже исчезла. Там, где
недавно на стене распласталось серое пятно, чернела крупная надпись:
зОвЫв шРоНеБ лОпЧнОв
И, хотя рядом с ней не было Багрова, Ирка
странным образом поняла все сама:
