«Вызов брошен. Полночь».
Глава 4
УЛИЦА ЛЕВОНА ТОЛСТОГО
Экзюпери заблуждается. Мы ответственны за тех,
кого приручили, но не обязаны церемониться с теми, кто притворился прирученным,
чтобы приручить нас.
Йозеф Эметс, венгерский философ
В тот вечер в сумрачной резиденции мрака, в
комнате, которую освещала единственная черная свеча, произошло чудо. Уже
собираясь ложиться, Мефодий внезапно ощутил приятное размягчение души, точно
ангел, пролетая, коснулся его своим крылом.
Он свесил ноги с кровати и задумался,
испытывая редко посещавшее его желание осмыслить свою жизнь. Нельзя сказать,
чтобы Меф жил совсем уж в потоке, позволяя реке дней нести себя. С другой стороны,
за сотнями важных, а чаще неважных и мелких дел, за их мельтешепием, похожим на
пляску бумажек в струе вентилятора, он нередко забывал о главном, о том, что
жизнь его годна на нечто большее, чем сиюминутная служба мраку. Служба, к
которой он относился так, как взрослые нередко относятся к работе, – как к
неизбежному злу, от которого никуда не деться и которое следует переносить по
возможности с юмором. Вот только беда, что юмор часто перерастал в веселую
обреченность. Не с ней ли Меф бил комиссионеров по лбу печатью мрака? Бил, но
все же поневоле ставил оттиски в их пакостные пергаменты, позволявшие им
избегать Тартара и приносить мраку жатву в виде единственно ценного и
неучтожимо вечного в этом мире – эйдосов.
Взгляд Мефа рассеянно обшарил темные утлы комнаты
и, вернувшись к свече, скользнул по лежащей с ней рядом тетради с пружинным
переплетом, на обложке которой значилось: «Общая тетрадь».
– Общая, да не очень! – сказал Меф,
открывая ее, чтобы пролистать.
И он знал, о чем говорил.
Дорогой читатель, я рискую твоей жизнью и
твоим душевным здоровьем, давая тебе возможность взглянуть на дневник Мефа
Буслаева. Нет, не тот дневник, с которым он некогда ходил в школу. Тот дневник
видели многие, и удивить он мог лишь скверным почерком и небрежностью, с которой
велся. Было ли это демонстративным вызовом классной руководительнице или
следствием роковой невнимательности – никто из тех, кто помнил Мефа по школе,
не рискнул бы определить. Так, например, в последнем его школьном ноябре, по
мнению Мефа, было сорок семь дней, ибо после 30-го шло 31-е, затем тридцать
второе и далее вплоть до 47-го. Ноябрь так разросся, что в декабре у Мефа
получилось только 13 дней, что он упорно и отражал во всех тетрадях, отставая
от исчисления всего класса и доводя учителей до состояния боевого бешенства.
Однако мы попытаемся заглянуть совсем в другой
дневник. В тот дневник, что совершенно открыто лежит на тумбочке на втором
этаже резиденции мрака. С виду это обычная тетрадь с заурядной гоночной машиной
на обложке, тетрадь, родных сестер которой легко найти в любом магазине
канцелярских товаров. Но лишь с виду... Любой опытный маг или страж, взглянув
на тетрадь истинным зрением, сразу сообразил бы, что случится с тем, кто
попытается сунуть сюда свой нос без спросу...
Как-то в отсутствие Мефа Тухломон решил для
общего образования пролистать его дневничок. Вооружившись пикой с бронзовым
наконечником, которая, по его представлению, нейтрализовала любую защитную
магию, комиссионер рискнул приблизиться и попытался столкнуть тетрадь с тумбочки.
Что-то полыхнуло с яркостью, испугавшей даже много чего повидавшего на своем
веку Тухломона. Пика вспыхнула и перестала существовать, у самого же
комиссионера рука расплавилась почти до локтя, и ему, ойкая, срочно пришлось
бежать за добавочным пластилином.
Тетрадь же как ни в чем не бывало продолжала
лежать на тумбочке.
– Бронзовый наконечник! И это только по
слову, без защитных рун! Мама, что будет с ним через три года?! – повторял
Тухломон, в ужасе обращаясь к несуществующей маме.
Мефодий рассеянно переворачивал страницы.
Тетрадь была начата года два назад, когда он не служил еще мраку, и велась
нерегулярно, от случая к случаю. Первые страницы Меф с чистой совестью
пропустил. Они были, на его сегодняшний взгляд туповаты и касались в основном
подробных описаний, что он делал днем, кто, как и когда его достал и какой из
этого следует вывод. Вывод следовал в основном один и тот же, и перечитывать
его сейчас у Мефа не было никакого желания.
Затем был провал в несколько месяцев – в эти
месяцы он только попал к Арею и учился в гимназии Глумовича. Все это время
дневник преспокойно валялся в одном из ящиков стола в квартире Зозо. Потом, с
начала осени, уже после Лысой Горы, вновь следовал большой блок. Записи
касались в основном его чувства к Даф, с которым он тогда боролся и в котором
упорно не собирался себе признаваться.
«1 се. С этим надо что-то делать. Мне надоело,
что она все время разная. То ласковая, а то по три дня ни разу в мою сторону не
посмотрит, словно я вещь какая-то. Мне все эти фокусы надоели. С завтрашнего
дня прекращаю разговаривать с Даф.
3 се. Я не разговариваю с Даф. Я не хочу
никого любить. МНЕ НИКТО НЕ НУЖЕН! Хотя... Нет, все-таки никто!
5 се. Случайно сказал Даф «привет!». Грызу
себя за бесхарактерность.
6 сент. Она надо мной смеется. Так дольше
продолжаться не может.
7 с. Оказывается, может.
8 се. Мы оба, и я в особенности, ведем себя
глупо. Жизнь дана людям не для того, чтобы портить ее друг другу. Если только
для этого, то она изначально лишена смысла. Хотя можно ли нас с Даф назвать
людьми? Она светлый страж, я наследник мрака. Разве можно себе представить пару
нелепее?
9 се. Вылазка светлых стражей под Мурманском.
Им удалось отбить у нас партию эйдосов, которую перевозили в Тартар. Все три
сопровождавших груз темных стража погибли. Кроме того, утратило сущность около
десятка сунувшихся комиссионеров. Арей в бешенстве. Нападение, по всей
видимости, осуществлено валькириями. Арей утверждает, что у златокрылых совсем
другой почерк.
10 се. Сегодня около трех часов рубились с
Ареем на бамбуковых мечах. За это время Арей «убил» меня около восьмидесяти
раз. Мне же всего однажды удалось «подрубить» ему ногу и трижды почти поразить
его в корпус. «Почти», потому что в реальном бою моя голова укатилась бы. Но и
это неплохой результат. Во всяком случае, я не задыхался, как Раньше после
получаса рубки. Арей великодушно говорит, что руки у меня толковые, но для
хорошего удара им не помешало бы добавить силы.
Даф спокойно наблюдала, как мы тренируемся,
что-то беззвучно наигрывая на флейте. К тому, что я с ней не разговариваю, она
относится как-то несерьезно. Пару раз я замечал, что она улыбается.
11 се. Даф! Хочешь ты того или нет – все равно
завоюю. Хотя бы из упрямства, но завоюю. Имей это в виду. И это все, что мне хочется
сегодня написать.
