У Ирки внутри все переворачивалось от боли.
Она едва различала шипение ведьмы. Смерть так смерть – лишь бы скорее. Но как
же все-таки досадно, что она проиграла!.. Ведьма направила перстень. За
мгновение до того, как новая искра сорвалась с ее пальца, Ирка широко открыла
глаза и... пробиваясь сквозь пелену равнодушия и безволия, последним усилием воли
призвала дрот. Лежа с открытыми глазами в ожидании смерти, она увидела, как он
золотистой молнией рассек вязкость ночи, скользнул в окно и...
В этот миг, что-то ощутив, ведьма резко
повернулась. Страшный, ни на что не похожий крик разнесся по пустому зданию.
Ирка увидела, что копье пронзило старуху насквозь и наконечник торчит у нее из
груди.
– Проклятая звезда не обманула! Я не
пережила её! – прохрипела ведьма и растеклась, как оплывая глина. Шаг – и
ноги ее подломились. Рука с перстнем, отколовшись, упала на ногу Ирке и
превратилась в прах. На россыпи праха серебристой каплей блестел жидкий
перстень ведьмы.
Не решаясь надеть его на палец, ибо
неизвестно, к чему это могло привести, Ирка коснулась перстня наконечником
копья. Копье сверкнуло, и перстень ведьмы перестал существовать. Все, что он
успел, это выбросить последнее огненное предупреждение:
аЗ еНяМ мОоТтЯсТ ЯеН дОнА.
«За меня отомстят. Я не одна», – перевела
Ирка.
– Возможно. Но вас, полуночных ведьм,
теперь двенадцать на веки вечные. Тринадцатой не бывать, – сказала молодая
валькирия.
Глава 6
ЧЕЛОВЕК-ПИСЬМО
Люби не то, что хочется любить, А то, что
можешь, то, чем обладаешь.
Гораций
Арей с чувством высморкался в большой платок с
подробной картой Европы. Одна его ноздря выстрелила в Швецию, другая контузила
островную Англию.
– России... апч-ч... я считаю, давно
нужен гений. Но гений несколько необычного свойства. Обычные гении открывают
всякие новые вещи, а этот бы закрывал старые. Атом, например,
бактериологическое оружие, Америку. Колумб, скажем, открыл, а Вася Петров
закрыл, – сказал он.
Меф попытался представить себе, как выглядел
бы такой гений, и у него получился Мошкин, с некоторыми, впрочем, чертами
Чимоданова.
– Э? А ты-то как считаешь? Стоит ли все
это закрыть? – спросил, внимательно глядя на него, Арей.
– Я считаю, что это провокационная
проверка на неосторожные высказывания. Третья распространенная уловка мрака
после прямого давления и подкупа. Брякнешь что-нибудь – и раз! – донос на
стол Лигулу! – ответил Меф.
Арей кивнул, очень довольный.
– Верно. Проверка. Раньше ловили за руку,
а теперь все чаще за язык. А как должен ответить на такую провокацию «вумный
мальчик»?
– «Вумный мальчик» должен мило улыбнуться
и либо притвориться глухим, либо сузить угол провокационной атаки. Ну, к
примеру, сказать, что он совсем не разбирается в глобальных проблемах
планетарного масштаба и его лично занимает лишь истребление китов, выпиливание
лобзиком или чемпионат мира по футболу, – заметил Меф.
– Примерно, синьор помидор, примерно... В
теории ты подкован, однако теория должна подтверждаться практикой. Теория без
практики – это рюкзак с учебниками по плаванию за спиной тонущего.
Арей с нежностью посмотрел на платок и
осторожно свернул его. Уникальный платок, весьма ценимый им за географическую
точность, был подарком некоего Давыда Птюнникова. Жаждая славы, Птюнников
продал эйдос за право, чтобы имя его закрепилось за каким-то научным понятием.
Условие показалось Арею забавным. Он лично позаботился, чтобы именем Птюнникова
назвали сустав Двенадцатой лапы сороконожки, который наглые ученые – те три с
половиной человека, которые этим занимались, – все равно упорно продолжали
путать с остальными тридцатью девятью суставами упомянутой козявки.
– Ну, поболтали, и хватит... А теперь
вернемся к теме вчерашнего урока! – улыбаясь, сказал Арей.
– Повторенье – враг варенья, –
заметил Мефодий.
Арей перестал улыбаться. В комнате стало
холодно.
– Разве об этом мы говорили на прошлом
уроке? – отрезал Арей. Во время занятий чувство юмора у него надежно
отключалось. Это было неоднократно проверено.
– Ну... мы говорили об отличиях магов и
стражей. Маг – это определенный, строго соблюдаемый ритуал плюс врожденная
способность плюс усиливающий артефакт. Кольцо, браслет, сапоги с алмазными
шпорами и так далее... Список довольно длинный. Страж – это вдохновение в
чистом виде, талант и упорство. Все остальное – бесконечная импровизация.
Граница возможностей стража – лишь его страх. Это главное, что надо
усвоить, – устало произнес Мефодий.
– Ты был прав, а я тебя сбил. Тренировка
– это и есть упорство или одна из его составляющих. Нет смысла выделять ее
отдельной строкой. Мало знать. Нужно быть уверенным. Упрямый баран прошибет
лбом больше ворот, чем умный, но неуверенный. В конце концов, что у того, что у
другого иного оружия попросту нет, – заметил мечник.
От монотонного голоса учителя Мефодию хотелось
спать. Покачиваясь на скрипучем стуле, он обнимал колени и слушал. Чаще они
занимались один на один. Пару раз в неделю к ним присоединялась Дафна. С
Мошкиным, Чимодановым и Натой Арей занимался тоже, но редко. Обычно он поручал
их Улите.
– Тренировка же должна быть не
однообразная, не тупое повторение единственной коронки, а ровное, постоянное,
уверенное напряжение мысли. Сгущение образа. Для того чтобы нечто произошло,
нужно представить, что это уже совершилось. В мельчайших деталях и
подробностях. А теперь начнем с азов. Сотвори что-нибудь! – потребовал
вдруг Арей.
– Что?
– Что хочешь. В конце концов, это твоя
фантазия.
– Тогда... пусть это будет... а
если... – заметался Меф.
– Раскачивайся скорее!
– Ну... яблоко... А? Хорошо? – выдал
Мефодий.
Арей поднял брови и быстро взглянул на портрет
Лигула, утыканный дротиками для дартса. Горбун изо всех сил делал вид, что не
подслушивает.
Они занимались уже часа три и все никак не
могли сдвинуться с мертвой точки. Арей сидел за столом в своем прежнем кабинете
– прощай, оживленец Гарпий Здуфс и его тягомотные нововведения! – и
взглядом, материальным по своей пристальности, полировал клинок меча.
– Только вдохновение, талант и
упорство? – вкрадчиво спросил Арей.
– Нет, еще тренировка и... и еще что-то,
да? – заметался Мефодий.
По лицу Арея он понял, что сморозил глупость,
и встревоженно замолк.
