– Нет. Но кусок льда упал мне на ступню,
точно на ноготь мизинца... – сказал Мошкин еще печальнее.
– Слушай, – начал Меф. – Ты же
повелеваешь водой? Что мешает тебя сделать чашку изо льда, внутри которой будет
горячий чай? Ведь ничего, согласись? Если чашка будет подтаивать, ты ей это
запретишь. Ну как?
Мошкин задумался.
– Я бы мог, наверное, даже устроить так,
что она повисла бы в воздухе. И ложку бы отлил изо льда, – сказал он
неуверенно.
Услышав в гостиной голоса, из комнаты вышла
Ната. В правой руке она держала зеркало. В левой…м-м-м... еще одно зеркало. Это
выглядело смешно, хотя дело было совсем не в самолюбовании. Так, с двумя
зеркалами, Арей учил ее отрабатывать магическое парирование.
Глядя в зеркала, Ната сосредоточивалась, и
лицо ее начинало атакующую пляску. Отражаясь в двух стеклах сразу, атака
удваивалась и обрушивалась на саму Нату, не оставляя ей выбора – или отразить
ее, или умереть от любви к самой себе, как некогда это произошло с магом
Нарциссом во время тренировки у ручья. Случай, кстати, хрестоматийный, хотя
впоследствии и превратно истолкованный.
Ната, однако, в отличие от бедного Нарцисса,
была способной ученицей и, не боясь собственных чар, с ненасытной жадностью
познания совершенствовала мастерство. И мастерство это было так велико, что,
красиво или некрасиво ее лицо, не имело уже ни малейшего значения. Переходный
возраст, не пощадивший десятки самых кукольных девичьих лиц, не пощадил и ее
лица. Странное, асимметричное, немного вытянутое вперед, как у умной обезьянки,
оно привлекало главным образом своей необычностью. Но это если судить о лице в
застывшей неподвижности – такой, каким оно бывает во сне или на фото для
паспорта.
Однако едва Ната начинала улыбаться,
двигаться, говорить, лицо ее менялось, и тогда ни один самый суровый критик не
сумел бы найти и малейшего недостатка. Это была насмешка над красотой, но
насмешка, превосходящая красоту.
Если бы опытного суккуба – а кто больше в мире
мрака понимает в любви? – спросили бы, что он думает о Нате, суккуб
ответил бы: «Она полна таинственности, как усмешка русалки-фараонки в тот
последний миг, когда та утаскивает жертву в омут» И это высший комплимент, на
который суккуб способен.
Недавно Ната одним движением бровей добилась
того, что водитель автомобиля, гневно сигналившего им, чтобы они убрались с
пешеходного перехода, въехал в столб. Ната была не одна. С ней рядом находились
Дафна и Улита. Они искали индийский магазин, чтобы купить аромалампы. Кроме
того, Улите нужен был пышный рыжий парик с буклями, чтобы приклеить его к
прилизанной макушке Тухломона. Зачем? А просто так!
– Надо же! Потерять от любви голову, и
так быстро! – поразилась Даф, когда из машины выскочил ошеломленный
молодой водитель.
– Да ему и терять-то было нечего!
Натуральный джинн Чебурек Чурекович... – ревниво и со знанием дела сказала
Улита. Как известно, до знакомства с Эссиорхом она была совсем не прочь
закатиться в ночной клуб со смуглым курьером из Тартара.
Однако далеко не всегда Ната могла похвалиться
победами. Однажды она накатила на Чимоданова и, видя, что ее магия не действует,
раскричалась на него.
– Ты на меня собак не спускай. Мне
начхать! – сквозь зубы сказал Чимоданов, занятый составлением какого-то
мудреного перечня.
– А мне начхать, что тебе начхать, –
немедленно отозвалась Ната.
– А мне начхать, что тебе начхать, что
мне наехать! – отрубил Петруччо.
На этом дискуссия завершилась, и попытки
дальнейших наездов тоже.
Другое дело Мошкин. Он влюбился в Нату сам по
себе, безо всякого влияния ее магии, с которой, возможно, и сумел бы
справиться. Вот и сейчас, увидев Вихрову, Мошкин разжал пальцы и выронил чашку.
– Привет! – сказал он.
Ната, для которой этот мошкинский привет был
третьим за день, улыбнулась вежливо и ускользающе. Евгеша, видимо, хотел
сказать еще что-то, но все его гениальные идеи успели иссякнуть. Зато в памяти,
которая, как всякая память, грешила просроченными ассоциациями, внезапно
всплыло начало старой поэмы.
– Понеже ли ны бяшете? – спросил
Мошкин.
– Да ничего. Бяшу себе помаленьку, –
отвечала Ната.
К Мошкину она относилась неплохо. Ей льстило,
что она ему нравится – да и какая девушка не заметит влюбленности! – но
все же Евгеша был для нее слишком самобытен. К тому же, как многие талантливые
люди, он социально поздно созревал.
«Да ну, тормоз какой-то! Он так мнется, так
медленно говорит! У него от одного слова до другого на троллейбусе пятнадцать
минут ехать», – в очередной раз подумала Ната и, забыв о Евгеше, стала
испытывать на Мефе свой коронный взгляд, который Улита называла «Умереть и не
встать».
Однако Меф не влюбился, не утратил аппетита и
не умер. Против мимической магии у него был врожденный иммунитет. Как-никак
вобрал некогда силы повелителя мрака, хотя и не факт еще, что Лигул позволит
ему всласть порулить Тартаром.
Оставив Мошкина и Нату помаленьку бяшить, а
Чимоданова строчить доклад, Меф вновь спустился в приемную. Он понял, что
Дафны, которую ему хотелось увидеть, наверху нет. В приемной он сразу
натолкнулся на Улиту. Ведьма, напрочь игнорируя шастающих комиссионеров,
переодевалась в платье – узкое и длинное, с декольте и юбкой с плерезами, то
есть с траурными нашивками. Судя по стилю (а точнее, по тщательно продуманному
разностилью!), идея платья принадлежала ее любимому модельеру Сальвадору
Бузько.
Сальвадор Бузько, в котором горячая испанская
кровь разумно разбавлялась созерцательной хохляцкой ленью, был давним клиентом
Арея. Улита ему во всем покровительствовала.
«И чего ты привязалась к этому Бузько?» –
спрашивал у нее Арей. «Да так! Он всю жизнь принципиально делал только то, что
нельзя. Остальное ему неинтересно. А как он шьет! Вдохновение наркомана, а руки
хирурга!» – отвечала ведьма. К слову сказать, чтобы совместить эти крайности,
Сальвадор и закладывал эйдос.
– Чего ты такая? Амур шел косяком? –
спросил Меф, внимательно посмотрев на Улиту. Он научился неплохо разбираться в
ее настроениях.
– Да нет вроде. Полное затишье. И вообще
кончай использовать мои фразочки! – буркнула ведьма.
Она подошла к зеркалу и, разглаживая на бедрах
платье, посмотрела на себя.
– Ну как, на твой адамов взгляд? Можно
заключить, что мое жизненное амплуа – инженю-кокет?.. – обратилась она к
Мефу.
– Можно. Но только осторожно, –
двусмысленно отозвался Буслаев. Он впервые слышал это слово, но не собирался
этого выдавать.
