Ну чего тебе, рыло противное? Кирпича
просишь? – спросила Улита.
Плоский дядечка кашлянул.
– Я попросил бы вас подбирать слова!
Перед вами экстренный курьер из Тартара! Мне необходимо видеть Арея!
– Зачем? – спросила ведьма.
– У меня для него письмо. Белено передать
лично в руки!
– Давайте! Я сама передам! – сказала
ведьма, протягивая руку.
Курьер язвительно улыбнулся.
– В таком случае передавать придется
вместе со мной, – произнес он, быстро распахивая светлый плащик в духе «я
у мамы эксгибиционист».
Мгновение – и Мефодий понял, почему посланец
казался таким плоским. По сути дела, это был человек-письмо. Тело – белое, в
синюю линеечку. По линейкам прыгали косолапые («шоколапые» – произносил это
слово в детстве маленький Меф) буквы, упорно ускользающие от взгляда тех, кому
они не предназначались.
– Не татуировка, нет? – не без
ехидства поинтересовался Мефодий.
– Когда письмо прочитает тот, кому оно
адресовано, – все исчезнет. Я многоразовый! – обидчиво отвечал
курьер, вызывая в испорченном остротами сознании Улиты желание задать коварный
вопрос «А вам туалетная бумага, часом, не племянница?»
– А чего ты про татуировку
спросил? – шепнула Мефу Улита.
– Да так, вспомнилось тут! Грудь
наполеоновского маршала Бернадота, будущего короля Швеции, украшала татуировка:
«Смерть королям!» Он обзавелся ею в молодые годы, когда не был еще ни маршалом,
ни королем, – сказал Меф, которому Зозо в детстве вместо сказок читала
Пикуля.
Сообразив, что от курьера так просто не
отделаешься, Улита провела его в кабинет Арея. Мефодий же сел за ее стол и
принялся шлепать печати комиссионерам. Заметив, что ведьма ушла, очередь
мало-помалу расшумелась.
Вечно недовольные всем комиссионеры обратили
свое жадное внимание на Мефодия. Во взглядах, которыми они смотрели на него,
было мало почтения. Скорее жажда поживиться. Происходило это главным образом
потому, что комиссионеры, чутко ловившие ветры, в последнее время не слишком боялись
Мефодия, считая, что Лигул все равно не пустит его к власти. Напротив, досаждая
Мефу, можно было угодить Лигулу.
Один наглый комиссионер даже высунул вперед
рыльце и вякнул:
– Что за дела, ваще? А побыстрее нельзя?
У меня сделка!
– Какая еще сделка? – машинально
спросил Меф, поднимая глаза от очередного отчета.
Высунув липкий язык, комиссионер быстро
облизал рыльце.
– О, забавная история! Студент-биолог
влюбился в девчонку с истфака, а она возьми да и заболей. Врачи головами качают
и даже конфеты не берут. А это уж верный признак, что шансов нет! Парень с ума
сходит. На лавке перед больницей ночует, а днем у нее в отделении сидит.
Тощенькая такая бледная, глазенки добрые. Медсестры уж до чего бывалый народ,
да и те в полотенца тайком сморкаются, когда они за ручки держатся... Ну я
сделочку и сварганил: эйдос в обмен на ее жизнь.
– И что, правда, спасешь девчонке
жизнь? – усомнился Мефодий. Он слишком хорошо знал, что комиссионеры
платят за эйдосы в лучшем случае иллюзиями.
– Нет-с. Зачем мне утруждаться? Задаром
эйдос получу. Девчонки-то в списках у Мамзелькиной нетути... Через три недельки
она и без меня поправится!
Рассказывая, комиссионер внимательно
всматривался Мефу в лицо в поисках признаков жалости. Порядочному стражу мрака
сочувствовать смертным никак не полагалось. В ручках нетерпеливо дрожал
обкусанный карандашик, нацеленный в блокнот.
Мефодий чувствовал, что вся очередь, как один
человек, с нездоровым, затихшим вниманием следит за ним, ловя всякое, даже
незначительное движение бровей, губ. Это было внимание шакалов, которые пустили
вперед самого смелого, а сами зорко наблюдают за результатом.
Ласково улыбнувшись, Мефодий встал и
приветливо похлопал комиссионера по рыхлому плечу.
– Орел! Хвалю!.. Так тебе печать нужна?
Мигом сделаем!
Без суеты, но очень цепко он поймал
комиссионера за вертлявый нос и подтащил его к столу, где кроме пергаментов и
всякой канцелярской дребедени лежали два увесистых фолианта – «Азбука хамства»
и «Всемирный справочник гнуси». Их не читали, но при случае охотно использовали
в качестве метательного оружия. Комиссионер щурился и шипел, как нашкодивший
кот, которому тычут в нос испорченным ботинком. Очередь затаила дыхание.
Оттянув комиссионеру уши, Мефодий ловко прилепил их к фолиантам, чтобы он не дергался,
затем приник круглой печатью к штемпельной подушке и, от души сделав замах,
поставил типчику оттиск под правый глаз.
– Неровно получилось.
Несимметрично, – сказал Меф, созерцая результат.
Снова быстрый замах – и еще одна печать вмяла
комиссионеру левую скулу.
– Две печати! Ты теперь прямо как
государственное письмо! Опечатанный весь – аж жуть! – умилился Меф,
отлично знавший, что печать мрака не сотрется и за тысячу лет.
– Что вы наделали, наследник? Я же теперь
в лопухоидном мире вовек не покажусь! Моя сделка сорвана! Я буду
жаловаться! – в ужасе пискнул комиссионер.
– Жалуйся! Только на что, родной? Я
обязан продлить тебе регистрацию на пребывание во внешнем мире? Обязан. Вот я
ее и продлил. А где именно продлить – на лбу, на спине, на пергаменте, – закон
Умалчивает. Может, у тебя пергамент был замусоленный? – и Меф, схватив
комиссионера за ухо, пинком вышвырнул его за дверь.
Очередь притихла. Шакальи огоньки в глазках
погасли. Нет, львенок силен. Взял да и изгнал одного из них из внешнего мира! С
таким лучше не связываться – себе дороже выйдет. Кто-то из пристроившихся в
конец очереди комиссионеров хихикнул было, но тотчас, перетрусив, впал в
ничтожество и рассеялся в воздухе.
***
Из кабинета донесся рык Арея. Он предпочитал
орать, а не пользоваться кнопкой коммутатора.
– Меф!
Буслаев заглянул в кабинет. Мечник мрака
размашисто подписывал бумаги, изредка окуная перо в чернильницу. Лицо его было
веселым, однако Мефодий чувствовал, что известие, которое привез курьер, не из
приятных. Более того – известие это имеет самое непосредственное отношение к
самому Мефодию. В этом он убедился, заметив внезапно, что Арей, водя пером,
одновременно разглядывает его лицо, отраженное в одной из граней чернильницы.
