– Предупреждение. Тот, кто послал клинок,
надолго это запомнит! – отозвался Мефодий.
Сам того не замечая, ладонью он энергично
провел по лицу, точно снимая с него паутину, и с прежним, спокойным и
приветливым, выражением посмотрел на Даф.
– Ты чего? – спросил он с
удивлением.
– Ничего, – сказала Даф, избегая смотреть
на него.
Она видела лицо Мефодия в тот миг, когда в
зрачках его зажегся огонь. Оно изменилось до неузнаваемости. Это было лицо
демона – жестокого, яростного демона, не знающего пощады. А если так, зло уже
пустило в Мефодия корни. Корни эти оплетали его внутри, проникая в самые
сокровенные уголки. Для зоркой Даф это уже было очевидно. А вот догадывался ли
об этом сам Мефодий?
***
Ирка играла с Антигоном в шашки, думая о чем
угодно, только не об игре. Доска была сама по себе интересна, как и большинство
предметов, имеющих отношение к магическому миру. Составленная, по легенде, из
мозаичных обломков плит Храма Вечного Ристалища, доска была непредсказуема.
Порой самая обреченная шашка проходила на ней в дамки, вопреки всем законам
игры. Иногда же положение шашек менялось безо всякой на то причины, и ты
понимал вдруг, что вместо выигрышной партии ты играешь совсем другую, явно
проигрышную. Пользуясь тем, что мысли Ирки были далеко, Антигон неизменно выигрывал,
и с каждой новой победой нос его все больше раздувался от гордости.
– Тупой монстр снова побил гениальную
хозяйку! – закричал он после третьей победы.
– А вот это уже наглый наезд! И вообще
нескромно! – сказала Ирка, привычно перетасовывая прилагательные и в
результате получая хамское утверждение, что «гениальный монстр побил тупую
хозяйку».
Неожиданно холодный ветер ворвался в «Приют
валькирий». Ирка встала, чтобы закрыть окно. Лес вокруг приюта был залит
густым, багровым, быстро меркнувшим сиянием.
– Матвей?! – неуверенно позвала
Ирка.
Тишина. Все еще сомневаясь, не причудливая ли
это игра заката (последнее время она даже паутину на лампе принимала за элемент
магической защиты), Ирка оглянулась. Ее удивило, что Антигон зачем-то влез с
ногами на стол и раскачивается, согнувшись, точно подросток, который, играя в
войну, притворяется раненным в живот.
Не успела Ирка поинтересоваться, что это за
цирк, как Антигон вскрикнул, взмахнул руками и совсем не картинно упал со
стола. Ирка бросилась к нему, окликнула. Кикимор неудобно лежал на боку, не
подавая ни малейших признаков жизни. Лишь приложив к его губам зеркало, Ирка
убедилась, что дыхание, хотя и слабое, все же есть.
С усилием подняв Антигона – он был довольно
плотен, хотя и невелик ростом, – Ирка положила его на кровать и
заметалась, не зная, что ей делать. Внезапно лужица чая на столе, с которого
только что свалился Антигон, пришла в движение и, растекаясь, сложилась в
буквы:
ЭТО БУДЕТ ТЕБЕ УРОКОМ. МБ.
Антигон слабо застонал, точно эти буквы
причинили ему новую муку. Ирка прочитала, спустя томительное мгновение поняла
смысл и, вскинув лицо к потолку, оскорбленно крикнула:
– Нет, это не мне! Это тебе будет уроком,
Буслаев!
Мефодий явно переусердствовал. Посылая
предупреждающий заряд магии, рассчитанный на валькирию, он никак не думал, что
он достанется кикимору. Что мамонту щелчок, то боксеру нокаут.
Глава 8
ХЕНДЕ ХОХ, ГЕРР ЭССИОРХ!
Дойчен зольдатен увд официрен, марш, марш нах
остен ауф шпацирен...
Немецкая военная песня
Арей промокнул упавшую с пера каплю и
задумчиво лизнул подушечку пальца языком.
– Вторая... резус отрицательный... Теперь
понятно, почему так мажет, – сказал он задумчиво.
– Принести другую чернильницу? –
предложила Улита.
– Не стоит. С каждым годом малютка Лигул
становится все невыносимее... Отчеты надо писать второй группой. Заявки –
первой отрицательной. Жалобы и протесты – третьей положительной. Личные и
поздравительные письма – любой группой, но исключительно положительным
резусом... Можно подумать, в Канцелярии у него сидят одни вурдалаки... Ну
зачем, скажи, тебе этот резус сдался, а? – сказал Арей, обращаясь к
портрету.
Горбун глубокомысленно промолчал.
– Ты ничего не забыла сделать? –
продолжал, обращаясь к Улите.
Секретарша честно задумалась.
– Вообще-то я много что забыла. Но вроде
ничего срочного, – сказала она неуверенно. Губы Арея тронула усмешка.
– Ничего срочного, говоришь? Ну-ну... А
ковер-самолет забрала из химчистки?
Улита застонала.
– Кто просил Чимоданова его туда сдавать?
– Ты и просила.
– Я?! Я велела ему и Нате прибраться в
приемной. Всего лишь! Мне и в голову не могло прийти, что эти лентяи сдадут
ковер – и куда? В лопухоидную химчистку!
Арей посмотрел в окно.
– Как там назывался этот московский
район, где химчистка?.. Сам ковер еще полбеды, но если лопухоиды попытаются
отпороть кисти, воронка будет впечатляющей... В общем, на твоем месте я бы
поспешил.
***
Улита выскочила из кабинета, однако вопреки
ожиданиям шефа телепортировать никуда не стала. Далее буркнула что-то в духе:
часом больше, часом меньше – никуда этот лопухоидный мир не денется. Спихнув
регистрацию комиссионеров на Мефодия, она вручила ему печать, а сама торопливо
выскользнула из особняка.
Пересекла Дмитровку, нырнула в переулок и
сразу же, у уличного телефонного автомата, остановилась позвонить. Звонила она
странно – не снимая телефонной трубки и не вставляя карты. Лишь начертила на
автомате ногтем защитную руну. Увязавшийся за ней комиссионер, маскировавшийся
под благонадежного, средних лет бизнесмена, ушел под асфальт, рассеяв в воздухе
тухловатый запашок пролитого рыбьего жира. Проводив его звуком «пуф!», Улита,
все так же игнорируя трубку, просто набрала с десяток цифр и спокойно
проследовала дальше по переулку. Не прошло и пяти минут, как к ровному звуку
проезжающих машин примешался треск и грохот.
– О, вот и мой лягушонок в коробчонке
едет! – сказала Улита, выскакивая на середину проезжей части.
