– Да ну, не грузись. Чего о таких-то
жалеть? Это пена сливается, чтобы остальная вода чище была, – фыркнула
Улита. – Бедный Никитин! Ты ее видел, эту Лису Патрикеевну? Живет со своим
скупердяем и расслабиться не может – ни днем ни ночью. А подвернись хоть на
полпальца лучше кто – сразу его бросит и на другую лошадь перескочит. Нельзя
быть счастливой, когда головой все время вертишь, думая, на какой бы стул
перепрыгнуть.
Ведьма вспомнила о чем-то и улыбнулась.
– Знаешь, какие планы Арей недавно строил?
Взять и объявить конец света. Чтоб и ученые все о нем твердили, и по всем
вычислениям бы каюк выходил. В такое-то время, в такой-то день. Даже секунду бы
и ту назвали. Лопухоиды-то точность любят. Откуда им знать, что нет ничего
менее точного, чем точность?
Эссиорх заинтересовался. В Прозрачных Сферах
обожают разговоры об апокалипсисе.
– А почему конец света-то? Какая
мотивировка? – быстро спросил он.
– А не все равно? Да любая мало-мальски
убедительная. Ну там комета прилетит, вспышка на солнце, черная дыра где-нибудь
продырявилась, ледник ползет или что-нибудь в этом духе. И внушить лопухоидам,
что спастись можно только в одном месте – в огромной подземной пещере с
экранирую, щими стенами, где, как ни крути, поместится всего миллион человек и
ни одним больше. А остальным кранты – стопудово. Хоть витаминки пей, хоть
про-тивогаз надевай.
– Занятно... А поверили бы?
– Как миленькие. Науку-то Кводнон не
просто так изобретал. Рычаг-то нужен – на мозги давить. Началась бы жуткая
давка, интриги, грызня, резня! Деньги, армии, территории, полезные ископаемые –
все утратило бы силу в один день. В объявленный час вся дрянь, что есть на
планете, сбилась бы в эту пещеру. Детей бы убивали, женщин. За каждое место
глотку готовы были бы перегрызть. Топтали бы друг друга, как тараканы, резали и
пыхтели, пыхтели, пыхтели...
– Мне уже страшно. А дальше? –
спросил Эссиорх.
– А дальше – раз! – у пещеры
открывается потайное дно, и весь этот миллион без исключения проваливается в
Тартар. – Голос у Улиты стал жестким.
– А конца света, разумеется, не было
бы? – подсказал Эссиорх.
– Ясное дело! Отменился бы в последний
миг – и всё. Это уже дело техники, как все обосновать для оставшихся. Ну там
тыры-пыры – просчитались маленько. Зато остальная бы планетка мало-мальски
почище бы стала. Хотя бы на годик.
Эссиорх завел мотор.
– Хм... забавно... и почему же Арей этого
не сделал? – спросил он.
– Лигул не позволил. Он сказал: этот
миллион, который в пещере, и так наши клиенты. Все равно не убегут никуда. Чего
же понапрасну дергаться? – объяснила Улита.
Эссиорх рассеянно кивнул.
– Ну что, поехали? А то и конца света не
понадобится. Твой ковер с кистями полгорода рассамолетит! – напомнил он.
Улита торопливо перекинула через седло ногу.
Почти сразу мотоцикл оглушительно чихнул, так что захотелось сказать «будь
здоров», и затерялся в шумном потоке машин.
Забрать ковер они успели вовремя, и уже этим
же вечером Чимоданов сердито выколачивал его выбивалкой, перекинув через
перила.
– Эксплуатация детского труда... Ну
ничего, дождутся они у меня! Напишу куда надо письмецо! – скрипел он.
Глава 9
ПРО ГЛАЗИК И ТАЗИК
Хороших людей только хорошие люди любят.
П.И. Мельников (Андрей Печерский)
«Возьми серебряный таз, наполни его водой и
ровно в полночь склонись над ним со свечой в руке. И пусть капля воска со свечи
упадет в воду...»
Так сказала мертвая ведьма в последние часы
своего пути. Подозревая, что и тут не без подвоха, Мефодий из осторожности
перерыл с дюжину темных книг и в одной из них обнаружил очень похожий обряд,
известный как «отворение вежд». В обряде как будто не было ничего особенно
опасного.
– Ладно... рискнем... Посмотрим, что
милой старушке не терпелось мне показать... – сказал себе Меф.
Ближе к полуночи он открыл старый сундук,
похожий на ящик для фокусов. В сундуке Улита держала всякий магический хлам,
как она о нем отзывалась. Разглядывая содержимое сундука, Меф откинул красную
выцветшую ткань, раздвинул сосуды и блюда, потрогал ржавый нож, покосился на
череп с единственной глазницей над переносицей. Хм... Похоже, лопухоидные
представления о ритуалах черной магии возникли не на пустом месте. Интересно,
какое наказание придумал мрак для того из своих, по чьей вине осуществилась
протечка сведений? Если, конечно, это был не плановый сброс информации, нужный
для каких-то тайных комбинаций в игре со светом...
Наконец нашлось и то, что Мефодий
искал, – неглубокий серебряный таз и с десяток черных свечей, стянутых
бечевкой. Витые черные свечи Мефодию не понравились. Он с удовольствием
обошелся бы обычными, белыми, но знал уже, что не получится. Все свечи в
резиденции на Большой Дмитровке черные, и стоит занести с улицы самую
безобидную белую свечу, купленную пусть даже в хозяйственном магазине, как и
она мгновенно станет черной.
«Ну черная так черная!» – подумал он, видя,
что выбора все равно нет. У себя в комнате он набрал в таз воды и стал ждать
полуночи. Когда часы начали глухо бить, Мефодий взял свечу. Если до этого он
действовал быстро и хладнокровно, даже где-то гордясь собственной выдержкой, но
теперь почувствовал вдруг, что боится. Черная свеча, к которой он только
собирался поднести спичку, вспыхнула сама собой.
Мефодий склонился над тазом. Собственное лицо
в полумраке казалось ему расплывчатым пятном. Угадывались лишь скулы и светлый
выпуклый лоб с линией волос. Наклонившись ниже, он сумел разглядеть рот, нос и
зрачки. Все такое же, как и прежде. Никаких роковых изменений не было заметно.
Испытав облегчение, он хотел было распрямиться, но тут с горящей свечи
сорвалась капля воска. Упав в воду, капля сразу застыла и медленно опустилась
на дно. Рябь пробежала по воде.
И тотчас, точно давно дожидалось этого мига,
жуткое, скуластое, неприятное лицо глянуло на Мефодия со дна. Холодный, цепкий
взгляд властелина. Гладкий лоб без морщин, высокие залысины, узкий сухой рот,
похожий на щель копилки. Обветренная холодными ветрами Тартара, обожженная
дыханием лавы кожа в красных прожилках.
Что-то такое было в этом облике, что даже
наглый Тухломон и тот осмелился бы подползти только на животе. Куда там
Тухломон? Высокомерный Лигул и тот согнул бы в приниженном поклоне свою
горбатую спину.
