Мефодий не старался сосредоточиться, зная, что
запомнит их и так, без зубрежки. Истинные имена нельзя забыть, раз услышав,
какими бы длинными они ни были. Когда будет нужно, они вспыхнут перед глазами.
Пока же он отметил, что двух подравшихся ведьм зовут Керенга и Дадаба, а
истинное имя самой молодой и хорошенькой – Зуймурзунг.
Затем вновь заговорила дряхлая старуха
Уйреань:
– Поддерж-жи нас-с, нас-следник! Ты
с-сделаешь верную с-ставку. С-сейчас полуночные ведьмы с-слабее лучших стражей
Лигула, но с-скоро все будет инач-че. Нас-с-с станет в десятки раз-з
больше, – прошамкала она.
– Почему? – быстро спросил Мефодий.
Старуха осклабилась. Ее песочное лицо точно
стекло к подбородку.
– Это долгая ис-стория. Много лет назад
мы пос-садили с-семя. Пришла пора с-собрать урож-жай! Будь с-с нами
нас-следник, и ты с-станешь влас-стелином много раньш-ше совершеннолетия. Ты
с-с нами?
– Я подумаю, – уклончиво ответил
Мефодий.
В мире стражей не бросают слов на ветер. Любое
неосторожное, случайно вырвавшееся слово может связать на долгие годы.
Теперь заговорила Тюрба. Пусть и моложе
Уйреань, она тоже давно нуждалась в починке, хотя и урвала себе при последнем
дележе пару свежих ушей и относительно новый рот. Теперь этот рот сказал:
– Ты знал нашу сестру Йору в пос-следние
часы ее пути. Ты взял ее подарок и поклялся отомс-стить за нее. Потому мы и
пришли к тебе! Когда ты выполнишь свою клятву, нас-следник мрака? – просипела
она.
Все ведьмы уставились на Мефа в мертвенном
ожидании. Даже вырванный из орбиты глаз, до сих пор не вставленный на место, и
тот, перекатившись, повернулся зрачком в его сторону.
– Всему свое время! – произнес Меф
неохотно. Это было мудрее, чем сказать «скоро». «Скоро» – это уже обещание,
которое придется сдержать.
Мефу показалось, что фурии не поверили ему.
Хорошо, что в тазу лишь их отражения. Иначе ведьмы набросились бы на него все
разом и разорвали так же, как только что разорвали Дадабу. Он стал лихорадочно
вспоминать, где его меч, на случай, если они все же прорвутся. Голос Уйреань
пробился, словно сквозь подушку.
– Ты с-сам знаешь, что отказаться от
клятвы нельзя. Убей валькирию, нас-следник мрака! Убей ее и уничтожь ее шлем и
копье, чтобы она не оставила себе преемника! – вкрадчиво просипела она.
– Зачем? – спросил Меф, понимая, что
получил пусть небольшую, но отсрочку.
– Пус-с-сть валькирий тоже будет
двенадцать! Когда мы будем тебе нужны – прос-с-сто позови! Теперь ты знаеш-шь
как.
Дно таза погасло. Полуночные ведьмы исчезли.
Мефодий же ощутил пустоту и усталость. Он подумал, что, наверное, лучше быть
последним бомжом на свалке и, лежа на куче мусора, смотреть в небо, чем
повелевать мраком. Не потому ли в глазах того, кто хотел казаться его
отражением, было столько усталой злобы?
Мефодию, раздавленному тем, что казалось ему
истиной, захотелось умереть – до того ему все стало безразлично...
– Даф! – из последних сил шепнул
Мефодий. – Даф!
И помощь пришла. Тонкая незримая рука, похожая
на солнечный луч, протянулась и коснулась его эйдоса. И крошечная песчинка,
потускневшая от мрака, вновь безмятежно засияла. Мефодий встал, подошел к окну,
и ему почудилось, что в плотной мгле, окутавшей дом, различается маленькая,
похожая на золотой гвоздь искра света.
«Спасибо, Дафна!» – прошептал он.
А еще минуту спустя кто-то постучал в его
комнату. Мефодий открыл, перед этим едва успев пинком отправить таз под
кровать. Даф стояла на пороге и рассеянно смотрела на него. У ее ног маячил
Депресняк.
– Привет! Ты звал? – спросила Даф.
– Звал? – переспросил Мефодий,
удивленный тем, что она услышала. Он же произнес ее имя едва слышно!
– Значит, нет? Я сама не была уверена.
Просто ощутила что-то такое... – Даф неопределенно пошевелила пальцами.
– Погоди! Ты просто пришла, и все? Больше
ничего не делала? – недоверчиво спросил Меф.
– Ну да. Разве, что мне захотелось помочь
тебе, и все... Так ты не звал?
– Нет, не звал.
Даф взглянула на него с сожалением.
– Ну на нет и суда нет. Я пошла!..
Кстати, у твоих Дверей три расплавленных комиссионера... Чья работа, не твоя?
Мефодий выглянул наружу и убедился, что она не
ошиблась. Три жирных пятна на полу – три безвестных комиссионера, которым уже
никогда не нужна будет регистрация. «Не бойся, нас-с-следник! Нас не подс-е-слушают!
Тем хуже для них-х!» – вспомнилось ему.
Сердце снова забилось. Полуночные ведьмы
играли всерьез. Жизнь для них пустой звук, даже если это жизнь слуг мрака.
Удержав Даф за запястье, Мефодий потянул ее в комнату и начертил на двери
тестовую руну. Контуры руны не зажглись. Даф скользнула взглядом по руне и
ничего не стала поправлять.
– Ага... Никто не слушает... Так ты в
самом деле ничего не хочешь мне рассказать? – спросила Даф.
– Нет.
– Напрасно. Выглядишь ты скверно. Мне
доводилось видеть бледных людей, но синих – впервые. – Даф осторожно
опустилась на край кровати. Депресняк запрыгнул ей на колени и притворился
паинькой. Эдакая отдыхающая бомба с часовым механизмом. Гарпий Мегерович на
заслуженном отдыхе. Под тонкой, лишенной шерсти кожей кота родниками
пульсировали жилки.
– Если не хочешь говорить ты, тогда я
тебе кое-что скажу. Ты становишься темным, – безжалостно сказала Даф.
Мефодий накрутил себе на палец прядь волос и
машинально потянул, ощутив боль по всей длине волоса, а не только у корня, как у
обычного человека. Внутри же мелькнуло тревожное: «Неужели она тоже знает? Или
чувствует?»
– Я с самого начала был им, –
произнес он.
– Ты становишься действительно темным.
Без Шуток. Я поняла это вчера, когда увидела, как ты смотришь на
лопухоидов, – сказала Даф.
– А как я на них смотрю?
– Ты смотришь не на них. Ты смотришь
сквозь них.
– Ерунда. Неправда, – буркнул Меф
растерянно.
– Правда. Многие темные маги – заметь,
даже не стражи! – проделывают тот же путь. Вот исходное логическое
утверждение: «Лопухоиды не умеют делать того, что умею я, значит, я лучше и
совершенней». Из этого вывода вытекает второй: «Если я лучше, то весь мир
принадлежит мне. Я могу с чистой совестью идти по головам». И третий шаг – это
уже собственно идти по головам. Вот такая короткая лесенка, которая ведет сам
знаешь куда.
