– Не верю. Ты врешь! Зачем валькириям
нападать на Даф? – выговорил Меф.
Скверное предчувствие, что все сказанное
Тухломоном не ложь, поднималось в нем, точно грязная мыльная пена. Комиссионер
хихикнув, но, спохватившись, принялся сморкаться в красный платок.
– Да уж не знаю зачем. Чужая душа
потемки-с. Да только Даф предала свет, разве не так? Вот он ее и чик!..
нету! – философски сказал он. Внезапно Мефодий бросился на него с такой
стремительностью, что Тухломон не успел улизнуть. Меф тряс его так, что голова
комиссионера моталась, как у дохлого куренка.
– Говори только да или нет! Никаких
уверток! Даф мертва или жива?.. Чего ты молчишь?
– Так ить, тут такое дело... Я не могу
сказать ни да, ни нет! – плаксиво пожаловался комиссионер. – О, что я
придумал! Давайте если да – я один раз моргну, если нет два! Или зубами буду
щелкать! – Меф впечатал его в стену.
– Ты меня достал! Ты у меня будешь не
щелкать зубами, а греметь!
Вняв угрозе, Тухломон трусливо прикрыл рот
ладошкой. Зубы у комиссионеров искусственные – фарфоровые или пластмассовые.
Чтобы влепить их в пластилин более-менее ровно, надо ПОСТОЯТЬ у зеркала не один
час.
– Она жива?
Оберегая зубы, комиссионер моргнул один раз.
– Ранена?
Комиссионер снова моргнул.
– Перестань хлопать глазами, как дохлая
сова! Говори нормально!.. Кто нашел ее? Ты?
Тухломон замотал головой так энергично, что от
его оттопыренных ушей едва ли не ветер подялся.
– Говорил с ней?
– Нет.
– Она в сознании?
– Какое там! Лежит – прямо как огурчик,
вся такая свеженькая! Сердце йодом обливается! Видя, что Тухломон снова увлекся,
Мефодий поймал его за ухо и молча стал его выкручивать.
– Ты точно знаешь про валькирий? Ты видел
их?
Комиссионер замотал головой.
– Кто нашел ее?.. Арей?
– Нет. Ее нашли суккубы! Они позвали
Арея.
– Где Даф сейчас?
– Внизу. Лежит на диванчике, ручки разметала,
а лицо такое бледненькое, задумчивое. Мух в нос насовать и то не заметит!
– ОНА ВНИЗУ, А ТЫ МОЛЧАЛ?!
– Я молчал? Да я рта не закрывал!
Трудился не покладая языка! Эй, вы куда? А старого друга подождать? А эйдос ему
подписать с автографом? – возмутился Тухломон.
Мефодий отшвырнул комиссионера и ринулся вниз.
В приемной резиденции мрака зажжены были все
светильники. У двери стеснительно переминались с ноги на ногу два накрашенных
суккуба. Должно быть, те самые, что обнаружили Даф. Заметив Мефа, суккубы по
привычке начали, было хихикать и совать ему для рукопожатия влажные ладошки, но
внезапно испугались чего-то, что зорко углядели у него внутри, и отбежали.
Меф же, признаться, едва их заметил. Он быстро
шел вперед, влекомый единственной мыслью. Улита, тоже, видно, разбуженная,
стояла у лестницы в белой ночной рубашке, огромная, как снежная гора Монблан. К
ней, точно цыплята к наседке, жались Ната, Чимоданов и Мошкин. У последнего был
такой вид, будто он сейчас расплачется. Чимоданов же стоял взъерошенный, очень
сердитый, с насупленными бровями. Одна Ната выглядела вполне по-деловому, да и
одета была с обычной тщательностью. Рана Даф явно была не тем событием, которое
могло потрясти ее. В ногах у Чимоданова толкался Зудука. Из кармана у него
компрометирующее торчали картонные трубки петард, которые сейчас не
интересовали никого, даже самого Зудуку.
Даф лежала на диване, на красном плаще Арея.
По ткани разметались ее светлые волосы. Край плаща свисал с дивана, стекая,
точно алый ручей. Видно, Арей так и принес ее, завернув в плащ. Меф замер на
ступенях лестницы, глядя на Даф сверху, затем кинулся вниз. Арей хотел было
преградить ему путь, но, передумав, отступил.
– Не тряси ее! Она тебя все равно не
услышит! – предупредил он, придерживая Мефодия за плечи.
Мефодий склонился над Дафной, не касаясь ее.
Щеки Даф пылали. Она металась в жару. В глазах ее умирала радуга. Они были
приоткрыты, однако, Даф едва ли видела, что происходит вокруг. Дышала тяжело и
прерывисто. Тускло мерцали крылья на шнурке. Края крыльев, что почему-то
особенно испугало Мефа, почти погасли. Пульсация света была только в центре.
Депресняк уже лежал рядом с Даф, не сводя с нее глаз. Единственное уцелевшее в
схватке ухо чутко ловило звуки. Мефодия, равно как и остальных, он не замечал.
Для него существовала теперь одна только хозяйка. Когда Улита бесцеремонно
подвинула его локтем, кот стерпел – не зашипел, не упарил ее лапой, ноУлита все
равно почему-то ойкнула.
– А-а! Жжет! Онемело все! До локтя ничего
не чувствую! – сказала она изумленно, растирая руку.
Арей не удивился.
– Еще бы. Кот взглядом оттягивает боль!
Когда же ты коснулась его, Депресняк сбросил часть ее тебе... Если бы не он,
Даф было бы гораздо хуже.
– Ну котяра!.. А самому ему не
больно? – спросил Чимоданов.
Арей покачал головой.
– Едва ли. У тех, чьи предки родом из
Тартара, болевой порог несколько выше. Но гладить сейчас кота я все равно
никому не советую, – заметил он.
– И я не советую. Лучше б я потрогала
раскаленный утюг, – яростно растирая онемевшую руку, подтвердила Улита.
Мефодий коснулся запястья Дафны. Несмотря на
то, что Даф пылала в жару, рука у нее была вялой и прохладной. Сражение за
жизнь отхлынуло. Здесь же битва была уже проиграна. Меф вспомнил погасшие края
крыльев, и у него вдруг зачесались глаза. Мучительно, как от аллергии на
пыльцу, которая была у него в детстве.
– Ее перевязали? Где рана? Я почему-то не
вижу крови, – спросил он с беспокойством.
– Ты не одинок. Никто не видит, –
заверила его Улита.
Арей материализовал трехногий табурет и присел
у дивана. Его лицо оказалось вровень с лицом Мефа. Красная, будто подрумяненная
на огне кожа. Перерубленный нос с крупными порами с хрипом пропускал воздух.
Шрамы, нанесенные магическим оружием, никогда не исчезают. Из ушей начальника
русского отдела привычно тянуло Тартаром.
– Так это же хорошо? – неуверенно
спросил Меф.
Арей невесело усмехнулся.
– Ничего хорошего. Я бы предпочел
открытую рану. То, что можно увидеть, легче исцелить.
