Но Мефодий не спешил. Испытывая волю, он
заставил себя досчитать до пяти, спокойно подошел к шарманке и твердо повернул
ручку, ладонью ощущая, как она поворачивается с негромким потрескиванием.
Убедившись, что поворот завершен, он отпустил ручку и отошел.
Шарманка едва рдела. Фигурка поворачивалась с
усилием, замирая, точно игрушка, у которой заканчивается завод.
«Ну что ты тянешь? Скажи хоть что-то!» –
торопил Меф. Голова фигурки была пугающе похожа на его собственную. Такой же
лоб, чуть запавшие усталые глаза, такие же собранные в пучок волосы.
Томительная пауза прерывалась лишь
механическими щелчками. Щелчки становились все реже. Когда казалось, что завод
закончился и шарманка умерла, медлительный, замирающий голос произнес:
Должно добро вонзить
Клинок в добро.
Хоть торжествует мрак —
Ему не повезло.
И сразу – тишина. Усталая шарманка замолкла.
Разомкнувшиеся звезды медленно погасали. Даф подняла покрывало и осторожно,
чтобы случайно не коснуться, набросила его на артефакт.
– Больше никто из нас его не
увидит, – сказала она.
Где-то близко с глухим звуком отодвинулась
плита. Арей ждал их. Продолжая сидеть за столом, он кормил клочками пергамента
мраморную жабу-пепельницу. Жаба с жадным чавканьем пожирала бумагу, разрастаясь
на глазах. Подняв глаза, Арей неторопливо сосчитал вошедших взглядом.
– Вернулись, как я вижу, все. И что?
Услышали что-нибудь достойное? – поинтересовался он.
Чимоданов начал было с негодованием
пересказывать пророчество, но Арей остановил его небрежным движением руки.
– Не трудись, дружок! Я все равно ничего
не запомню и не смогу разделить твое возмущение, – заметил он.
«Арей и не запомнит? У него что, склероз?» –
недоверчиво подумала Даф и тотчас спохватилась, что, несмотря на уникальную
память, сама не помнит ни слова из того, что шарманка предсказала Мефодию. И не
только Буслаеву. Остальные пророчества она тоже забыла, за исключением того,
что предназначалось ей. Должно быть, такова магия была шарманки. Каждый должен
знать лишь собственную судьбу.
«Должно добро вонзить
Клинок в добро», —
– с неприятной ясностью вспомнил Буслаев.
«Клинок – это, конечно, мой меч. Вдруг здесь
говорится о том, что я убью Даф?» – подумал он.
Глава 2
ПЛЕМЯННИЦА ПРАМАТЕРИ ЕВЫ
Истинное счастье состоит в том, чтобы не
реагировать на настроения извне. Ни на вопли, ни на профессиональную истерию,
ни на непонятные желания непонятных людей. Сохранять огонек, как сохраняет его
свеча, закрытая стеклом от пронизывающего ветра. С другой стороны, такое
счастье сродни счастью тихого сумасшедшего в палате для буйных.
Инструкция стражей света № XXI
– Ну, как твои дела? У тебя, конечно, все
плохо? – спросил Эдя, едва сестра, буксировавшая тяжелый чемодан на
колесиках, вошла в квартиру.
Не потрудившись закрыть дверь, Зозо стряхнула
с ног туфли, упавшие где попало, как неуправляемые реактивные снаряды, и
мрачная, точно экстракт ночи из магического магазина, молча прошла на кухню.
Эдя последовал за ней. Зозо взяла с подставки электрический чайник,
побултыхала, проверяя, не пустой ли он, и стала пить холодную воду.
Я тоже обожаю накипь. В ней много тяжелых
металлов, столь необходимых хрупкому организму для естественного и
сбалансированного старения! – одобрил Хаврон, заметив, что сестра
брезгливо счищает что-то пальцами с кончика языка.
По-прежнему не произнося ни звука, Зозо
швырнула в брата чайником, который Эдя поймал с ловкостью человека, у которого
нет (и никогда не будет) лишних денег. Зозо села на стул и, ссутулившись,
уронила руки на колени. Ее взгляд несфокусированно уперся в кафель над
раковиной. На кафеле повисли в пространстве унылые фрейдовские морковки. Эдя
подумал, что Зозо выглядит как человек, едва дотащившийся домой на ослабевающих
батарейках, которые теперь окончательно разрядились.
Хаврон некоторое время созерцал сестру, а
затем выдал:
– Не очень-то ты похожа на человека,
который только что вернулся из Египта. Где загар? Где восторг? Где разбитые
сердца? Где пирамиды в глазах?
– Там в чемодане есть сувенирная пирамида
за два евро. Можешь взять ее и подавиться, – едва разжимая губы, сказала
Зозо.
– Оставь свои фантазии для
доктора! – хладнокровно посоветовал Эдя. – Я не хочу давиться
пирамидой за два евро. Я хочу знать: кого мне подсунули взамен моей сестры?
Ругачую мумию Тутанхамонихи?
– Отвали!
– Не груби! Я же из лучших побуждений.
Мужа, как я понимаю, снова нет? Прынц на белом коне был раздавлен рейсовым
автобусом по дороге к загсу?
Зозо посмотрела на брата с дзотным прищуром.
Ее организм поспешно встряхивал и заряжал батарейки для семейной разборки.
– Не лезь в бабьи дела, ты, зацикленный
озабоченный циник! – сказала она с презрением.
– Да запросто не буду лезть! – легко
согласился Эдя. – А ты не живи со мной в однокомнатной квартире! Думаешь,
мне не надоели телефонные разговоры по ночам и слезы в ванной комнате? Ванная
нужна, чтобы чистить зубы. Плакать надо в... хм... ну не знаю... в каком-нибудь
другом специально отведенном месте.
– Хаврон! Ты сволочь! Ты развиваешь во
мне неуверенность. Программируешь на неудачи! – убежденно заявила Зозо.
– Да уж, – сказал Эдя. – Скажи
еще, что у меня черный рот.
– У тебя черный рот!
– И я всегда был дураком... –
подсказал Эдя.
– И ты всегда был дураком! И кабаном, и
хряком! – подумав, добавила Зозо, знавшая болевые точки брата. В конце
концов, как еще могли дразнить в школе Эдичку со свинской фамилией?
Эдя, в котором всколыхнули болезненную, всю
жизнь не зарастающую детскую обиду, стал искать, к чему бы ему придраться.
– А вот это уже лишнее! Можно подумать,
сама ты не Хаврон!
– Я Буслаева, Эдичка! Красивая такая
русская фамилия с новгородским уклоном. Могу паспорт показать. Никаких Хавронов
я знать не знаю, ведать не ведаю; – сказала Зозо, порываясь и в самом деле
показывать паспорт.
Однако Хаврон от рассматривания паспорта
отказался, заметив вскользь, что паспорт опытному человеку подделать – это два
часа работы.
– Повезло же с такой сестричкой! –
заявил он.
