– Ты заблуждаешься. Я ничего не отнимал у
света. Я лишь запретил мраку пользоваться силой, которая ему не
принадлежит, – спокойно отвечал он. – Non fructificat autumno arbor,
quae vere non floruit
[5].
Никому другому из тех, чья совесть чиста, эта формула не повредила бы. Я лишь
запретил мраку, что таился у тебя внутри, оставаться там. Мрак хлынул наружу
весь сразу, не по капле, и светлая сущность валькирии ужаснулась. Твои доспехи
и копье отринули мрак, и тебя вместе с ним. Теперь они найдут новую хозяйку.
Ту, что будет достойна!
Лицо Сэнры исказилось от ненависти.
– Я тебя ненавижу! Помни меня! –
Сэнра кинулась было на Эссиорха, пытаясь добраться ногтями до его глаз, но
оруженосцы Радулги и Ламины удержали ее.
Сэнра закричала, толкнула ногой одного,
оцарапала и укусила другого и, петляя, точно спасаясь от копья, которое могло
полететь вдогонку, скрылась в кустарнике. Больше никто ее никогда не видел. Для
света она исчезла навек. Если мрак, что было вполне логично, и нашел ее, то
сумел сохранить это в тайне.
После долгого молчания Фулона подошла к
оставленным регалиям. Круглый щит валькирии пылал. Копье холода лежало на траве
поодаль. Холодная изморозь расползалась от него по земле.
– Сэнры, валькирии холодного копья,
больше нет! Ни одна валькирия отныне и во все столетия не будет носить этого
имени. Я забираю себе ее копье, шлем и щит, чтобы вручить их другой,
достойной, – громко произнесла Фулона.
Погодите! – спохватилась вдруг
Улита. – Помогите мне кто-нибудь! Сама я не могу коснуться копья. Мне
нужен ледяной осколок лезвия и щепка от древка. Для Дафны, скорее!
Фулона вопросительно взглянула на Эссиорха.
Тот кивнул.
– Пусть кто-нибудь сделает то, о чем
просит ведьма! – приказала старшая валькирия.
Получив разрешение, валькирия лунного копья
Ламина кинулась к копью Сэнры. Орудуя собственным копьем, она быстро отколола
щепку от древка, сломала сразу восстановившийся наконечник и выжидательно посмотрела
на Улиту, демонстрируя, что готова телепортировать с нею вместе.
Улита мельком представила, какие лица будут у
Тухломона и у Лигула на портрете, когда валькирия внезапно возникнет в
резиденции мрака. Да и реакцию Арея сложно предсказать до конца.
– Ты головой отвечаешь за ее
безопасность, ведьма! – предупредила Фулона, отлично поняв причины
замешательства Улиты.
– Сама ты ведьма! У меня, между прочим,
имя есть! – с вызовом сказала Улита и, кивнув Ламине, исчезла вместе с
ней.
Внезапно Гелата вскрикнула, как птица, и
бросилась к Багрову.
– Вы видели? Клянусь, только что он
пошевелил рукой.
– Это что шутка такая? После удара в
сердце? – поинтересовалась Хаара.
Не отвечая, валькирия исцеляющего копья ухом
приникла к его груди.
– Так и есть! Он жив! – сказала она
радостно.
– Странное сердце. Уцелеть после такого
удара таким мечом! – хмыкнула Филомена.
Хаара поморщилась.
– Гелате мерещится! Она, как всегда, в
своем репертуаре. Я еще не забыла, как зимой в лесу она едва не провалила
операцию, когда вместо того чтобы напасть на стражей с тыла, стала оживлять
какую-то замерзшую синицу, – уронила она.
– Перестань, Хаара! Да говорю же тебе:
его сердце хоть и медленно, но бьется. Послушай сама! Пожалуй, я могла бы даже
попытаться исцелить его, – жизнерадостно предложила Гелата.
– Похоже, он и без тебя справиться…
Недаром говорят, что у некромагов по семь смертей и они не могут уйти, не
передав своего дара, – вспомнила Радулга.
– Здесь не такой случай… Он не столько
некромаг, сколько нечто иное… – о чем-то смутно догадываясь, сказал Эссиорх.
Все же он опустился на колени рядом с Гелатой
и осторожно наложил ладонь на рану, оставленную мечом Мефодия.
Глава 15
ЗУЙМУРЗУНГ
Тот прав, кто громче и с большей
убедительностью крикнет на другого.
Л.Н. Толстой
Эдя Хаврон не испытал ни малейшего
удовольствия, проснувшись в ту злополучную ночь. Ощутив страшное неудобство и
холод, он решил, что соскользнуло одеяло, и попытался перевернуться на бок,
чтобы найти его на полу. Напрасная попытка.
Повернуться он так и не сумел. В запястья ему
врезались веревки. Еще одна веревка перехлестывала его ноги. Эдя несколько раз
недоверчиво дернулся, пока не убедился, что прочно привязан к кровати.
Относительно свободно двигалась только голова. Эдя повернул ее и в темноте, на
фоне синеющего прямоугольника окна, увидел силуэт. Женщина – а судя по
очертаниям фигуры, это была женщина – стояла к нему спиной, лицом повернувшись
к окну, и что-то озабоченно разглядывала.
Эдя вопросительно скосил глаза в сторону той
части комнаты, что занимала его сестра, но тотчас вспомнил, что Зозо ночует у
подруги. И очень маловероятно, что у нее возникла охота приезжать среди ночи
для того только, чтобы связать брата веревкой. Такое продуманное злодейство
было вообще не в характере Зозо. Она скорее бы уж метнула под горячую руку
сахарницу или бросилась колотить брата диванной подушкой.
– Эй! Кто тут? – окликнул Хаврон
нервно.
Женщина обернулась. Черты ее лица во мраке
казались расплывчатыми. Эдя узнал свою невесту. В неверном лунном свете в руке
Милы что-то беллетристически сверкнуло. Хаврон сообразил, что Мила зачем-то
взяла большой кухонный нож для разделки мяса.
– Что за фокусы, милая? Где ты взяла
веревку? – с предельной мягкостью поинтересовался он.
Проигнорировав вопрос, Мила озабоченно
потрогала лезвие большим пальцем.
– Я думала, острее... Ну, ничего, в
крайнем случае, можно и когтями! – пробормотала она деловито.
Эде стало жутко. Веревка, лунная ночь и
девушка с ножом, определенно сбежавшая из психиатрической лечебницы. Прекрасные
декорации для городского романа с заскоками.
– Мила, что с тобой? – спросил он.
Его невеста скривилась.
– Я не Мила. Прекрати произносить это
нелепое имя!
– Не Мила? А кто ты?
– Зуймурзунг.
– Как-как?
– Зуймурзунг. Имя Мила подыскала мне Байтуй.
Это единственное человеческое женское имя, которое она вспомнила. Я не
вспомнила вообще ни одного, – холодно сказала невеста Эди.
