— Поторопись, — сказала Симоне.
Эрик быстро вышел, чтобы принести все необходимое для укола. Симоне стояла возле койки Шульмана, держа его за руку, и смотрела на него. Его лицо было спокойным. Резкие черты почти разгладились — так расслабилось смуглое лицо. Всегда ироничный чувственный рот молчалив. Даже серьезной морщины не было между черных бровей. Симоне осторожно погладила его лоб. Подумала, что выставит его работы, что по-настоящему хороший художник не может умереть.
Эрик вернулся в палату. Он молча подошел к Шульману и, повернувшись спиной к двери, осторожно засучил рукав его больничной пижамы.
— Ты готова? — спросил он.
— Да, — ответила Симоне. — Готова.
Эрик достал шприц, вколол его во внутривенный катетер и медленно ввел желтоватую жидкость. Она маслянисто смешалась с прозрачной жидкостью и через иглу в локте Шульмана влилась в кровь. Эрик сунул шприц в карман, расстегнул куртку, снял электроды с груди Шульмана и прилепил на свою собственную, клеммы с его пальцев надел на свои и встал рядом с Шульманом, наблюдая за его лицом.
Ничего не произошло. Живот Шульмана равномерно, механически поднимался и опускался при помощи поддерживающего дыхание аппарата.
У Эрика пересохло во рту, его прошиб озноб.
— Пойдем? — спросила Симоне, помолчав.
— Подожди, — прошептал Эрик.
Медленно тикали наручные часы. Лепесток с цветка на окне с тихим стуком упал на пол. В стекло забарабанили дождевые капли. Где-то в дальней палате рассмеялась женщина.
Откуда-то из тела Шульмана слышалось странное шипение, словно слабый ветер дул в полуоткрытое окно.
Симоне почувствовала, как у нее взмокло под мышками и по телу потек пот. Ситуация вызвала у нее приступ клаустрофобии. Ей хотелось выскочить вон из палаты, но она не могла оторвать взгляд от горла Шульмана. Ей вдруг почудилось, что вены у него на шее запульсировали чаще. Эрик тяжело дышал; когда он наклонился над Шульманом, Симоне заметила, как он нервничает. Эрик закусил нижнюю губу и снова посмотрел на часы. Ничего. Металлически шипел респиратор. Кто-то прошел мимо двери. Взвизгнуло колесо тележки, и в палате снова стало тихо. Звук издавали только ритмично работающие аппараты.
Вдруг послышалось слабое царапанье. Симоне не поняла, откуда оно исходит. Эрик отошел в сторону. Царапанье продолжалось. Симоне увидела, что оно идет от Шульмана. Его пальцы шарили по натянутой простыне. Симоне почувствовала, как у нее участился пульс; она хотела позвать Эрика, и тут Шульман открыл глаза. Он уставился прямо на нее странным взглядом. Рот растянулся в испуганной гримасе. Язык вяло шевельнулся, по подбородку потекла струйка слюны.
— Это я, Сим. Это я, — сказала она и взяла его за руку. — Я спрошу тебя кое о чем очень важном.
Пальцы Шульмана медленно подрагивали. Симоне понимала, что он видит ее; вдруг его глаза закатились, рот напрягся, а жилы на висках страшно набухли.
— Ты отвечал, когда мне позвонил Беньямин. Помнишь?
Эрик, у которого на груди были электроды Шульмана, видел на экране, как часто бьется его собственное сердце. Ноги Шульмана подергивались под простыней.
— Сим, ты меня слышишь? — позвала Симоне. — Это Симоне. Ты меня слышишь, Сим?
Его зрачки вернулись на место, но тут же скосились. В коридоре у двери послышались быстрые шаги, какая-то женщина что-то крикнула.
— Ты отвечал по моему телефону, — повторила Симоне.
Он еле заметно кивнул.
— Это был мой сын, — продолжала она. — Беньямин звонил…
Его ноги снова задергались, глаза закатились, язык вывалился изо рта.
— Что сказал Беньямин? — спросила Симоне.
Шульман сглотнул, медленно двинул челюстями, веки опустились.
— Сим? Что он сказал?
Он покачал головой.
— Ничего не сказал?
— Ничего… — просвистел Шульман.
— Что ты сказал?
— Не Бенья… — выговорил он почти беззвучно.
— Он ничего не сказал? — спросила Симоне.
— Не он, — сказал Шульман тонким испуганным голосом.
— Что?
— Усси…
— Как ты сказал? — переспросила Симоне.
— Юсси звонил…
У Шульмана задрожали губы.
— Откуда он звонил? — подсказал Эрик. — Спроси, откуда звонил Юсси.
— Где он был? — спросила Симоне. — Ты знаешь?
— Дома, — тонким голосом ответил Шульман.
— Беньямин тоже был в доме?
Голова Шульмана перекатилась набок, рот ослаб, кожа на подбородке сложилась в складки. Симоне нервно посмотрела на Эрика — она не знала, что делать.
— Лидия была там? — спросил Эрик.
Шульман глянул вверх, зрачки скосились в сторону.
— Лидия была там? — повторила Симоне.
Шульман кивнул.
— Юсси говорил что-нибудь о…
Шульман тонко застонал, и Симоне замолчала. Она погладила его по щеке. Внезапно он взглянул ей в глаза, совершенно отчетливо спросил:
— Что случилось? — и снова провалился в кому.
Глава 48
Суббота, девятнадцатое декабря, вторая половина дня
Анья вошла в кабинет комиссара и молча протянула ему папку и чашку грога. Он посмотрел на ее круглое розовое лицо. Анья не улыбнулась ему, что было на нее не похоже.
— Ребенка идентифицировали, — коротко пояснила она и ткнула пальцем в папку.
— Спасибо.
Ненавижу две вещи, подумал Йона, глядя на коричневую картонную папку. Во-первых, когда заставляют бросать дело, уходить от неидентифицированных тел, ненайденных насильников, грабителей, безнаказанных побоев и убийств. А во-вторых — противоположное: когда нераскрытые дела раскрываются. Потому что когда находишь ответ на старую загадку, он редко оказывается таким, как тебе хотелось.
Йона открыл папку и стал читать. Тело ребенка, найденное в саду Лидии Эверс, принадлежало мальчику, убитому в возрасте пяти лет. Причиной смерти стал, по-видимому, перелом темени вследствие удара тупым предметом. Кроме того, на скелете обнаружено множество заживших и полузаживших повреждений, указывавших на многократные жестокие побои. «Побои?» приписал судебный медик, поставив вопросительный знак. Побои такие жестокие, что стали причиной перелома костей и трещин в скелете. По всей видимости, избиению тяжелым предметом подвергались в первую очередь спина и плечи. Кроме того, плохое состояние костей свидетельствовало о том, что ребенка морили голодом.
Комиссар немного посидел, глядя в окно. К этому он так и не смог привыкнуть. Он говорил себе: в день, когда я привыкну к таким вещам, я перестану быть комиссаром уголовной полиции. Йона запустил руки в густые волосы, с трудом сглотнул и снова вернулся к чтению.
