— Холодно в тени, — повторил он громче.
— Да.
— Вы здесь недавно? — продолжал Эрик, приближаясь к ней.
— Нет, я снимаю дом у своей тетки.
— Вашу тетку зовут Сонья?
— Да, — улыбнулась она.
Эрик подошел к ней.
— На кого охотитесь?
— На зайцев.
— Можно взглянуть на ружье?
Девушка разломила свой дробовик и отдала Эрику. Кончик носа у нее покраснел. Сухие сосновые иголки запутались в соломенных волосах.
— Эвелин, — спокойно сказал Эрик. — С вами хотят поговорить полицейские.
Девушка встревожилась и сделала шаг назад.
— Если у вас есть время, — улыбнулся Эрик.
Она слабо кивнула, и Эрик позвал полицейских. Комиссар не скрывал раздражения, он был готов отправить Эрика обратно в машину. Увидев девушку, он на мгновение застыл.
— Это Эвелин. — И Эрик протянул ружье комиссару.
— Здравствуйте, — поздоровался Йона.
Девушка побледнела, словно сейчас упадет в обморок.
— Мне надо поговорить с вами, — серьезно объяснил Йона.
— Нет, — прошептала она.
— Пойдемте в дом.
— Не хочу.
— Не хотите войти?
Эвелин повернулась к Эрику:
— Это обязательно? — У нее задрожали губы.
— Нет, — ответил он. — Решать вам.
— Пожалуйста, пойдемте, — повторил Йона.
Девушка помотала головой, но все же пошла за ним.
— Я подожду на улице, — сказал Эрик.
Он немного поднялся по дорожке. На гравии валялись сухие бурые шишки. Сквозь стены домика донесся крик Эвелин. Она вскрикнула еще раз. Одиночество, отчаяние. Интонации невосполнимой потери. Эрик вспомнил: так кричали в Уганде.
Эвелин сидела на диване, зажав руки между колен, с пепельно-серым лицом. Ей сообщили, что случилось с ее семьей. Фотография в мухоморной рамке валялась на полу. Мама и папа сидят в чем-то вроде гамака. Между ними — младшая сестренка. Родители щурятся от яркого солнечного света, очки сестры отсвечивают белым.
— Пожалуйста, примите мои соболезнования, — тихо сказал Йона.
У девушки задрожал подбородок.
— Как вы думаете, вы сможете помочь нам понять, что произошло? — спросил комиссар.
Стул скрипнул под его тяжестью. Йона немного подождал и продолжил:
— Где вы были в понедельник седьмого декабря?
— Здесь, — слабо ответила она.
— В доме?
Эвелин взглянула ему в глаза:
— Да.
— И никуда в тот день не ходили?
— Нет.
— Просто сидели здесь?
Она махнула рукой в сторону кровати и учебников по юриспруденции.
— Учитесь?
— Да.
— Значит, вчера вы не выходили из дома?
— Нет.
— Кто-то может это подтвердить?
— Что?
— Кто-нибудь был здесь с вами?
— Нет.
— Вы не знаете, кто мог сделать это с вашими родными?
Эвелин покачала головой.
— Кто-нибудь угрожал вам?
Казалось, она его не слышит.
— Эвелин?
— Что? Что вы сказали?
Она крепко зажала ладони между коленями.
— Кто-нибудь угрожал вашей семье, у вас есть какие-нибудь недоброжелатели, враги?
— Нет.
— Вам известно, что у вашего отца были большие долги?
Она покачала головой.
— У него были долги, — повторил Йона. — Ваш отец занял деньги у преступников.
— Вот как.
— Кто-нибудь из них мог бы…
— Нет, — перебила она.
— Почему нет?
— Вы ничего не понимаете, — громко сказала Эвелин.
— Чего мы не понимаем?
— Ничего не понимаете.
— Расскажите, что…
— Все не так! — закричала Эвелин.
Она так разнервничалась, что зарыдала, не закрывая лица. Кристина подошла, обняла ее, и на миг девушка затихла. Она почти неподвижно сидела, обнявшись с Кристиной и лишь изредка содрогаясь от плача.
— Милая, хорошая, — успокаивающе шептала Кристина.
Она прижала девушку к себе, гладя ее по волосам. Вдруг Кристина вскрикнула и оттолкнула Эвелин, та упала прямо на пол.
— Черт, она меня укусила… укусила, вот зараза.
Кристина, раскрыв рот, смотрела на свои окровавленные пальцы. Кровь лилась из раны на шее.
Эвелин сидела на полу, прикрывая ладонью растерянную улыбку. Потом у нее закатились глаза, и она потеряла сознание.
Глава 11
Вечер вторника, восьмое декабря
Беньямин закрылся в своей комнате. Симоне сидела за кухонным столом, закрыв глаза, и слушала радио. Шла прямая трансляция из концертного зала Бервальдхаллен. Симоне пыталась представить себе, как она станет жить одна. Наверное, такая жизнь будет не слишком отличаться от моей нынешней, с иронией подумала она. Буду ходить на концерты, в театры и галереи, как все одинокие женщины.
Она нашла в шкафу бутылку солодового виски, плеснула немного в стакан, добавила несколько капель воды: бледно-желтая жидкость в тяжелом стакане. Входная дверь открылась, когда теплые звуки баховской сюиты для виолончели заполняли кухню. Мягкая печальная мелодия. Эрик, серый от усталости, встал в дверном проеме и посмотрел на жену.
— Неплохо выглядит, — сказал он.
— Это называется «виски», — ответила Симоне и отдала ему стакан.
Она налила себе новый, и вот они уже стояли друг против друга, с серьезным видом провозглашая тост за здоровье друг друга.
— Трудный был день? — тихо спросила Симоне.
— В общем, да. — Эрик вяло улыбнулся.
У него вдруг сделался совершенно измученный вид. На лицо, словно слой пыли, легла неуверенность.
— Что слушаешь? — спросил он.
— Выключить?
— Нет, что ты. Красивая музыка.
Эрик допил, протянул пустой стакан, и Симоне налила еще.
— Значит, Беньямин не делал татуировку, — сказал он.
— А ты следил за развитием телефонной пьесы.
— Я только сейчас, по дороге домой, до этого не успел…
— Нет, — перебила Симоне и подумала о женщине, ответившей на ее звонок.
