— Пускай звонят.
Эрик разлил вино по бокалам. Симоне кивнула и улыбнулась.
— Вот, — неожиданно сказала она. — Сейчас уже почти пропало, но когда я пришла домой, пахло сигаретным дымом.
— Кто-нибудь из твоих приятелей курит? — спросил Эрик.
— Нет, — ответил Беньямин.
— А Аида курит?
Беньямин промолчал. Он ел быстро, но вдруг перестал жевать, отложил вилку и нож и уставился в стол.
— Старичок, что случилось? — осторожно спросил Эрик. — О чем задумался?
— Ни о чем.
— Ты знаешь, что можешь нам все рассказать.
— А надо?
— Ты же не думаешь, что…
— Ты не поймешь, — перебил Беньямин.
— Так объясни мне, — сделал попытку Эрик.
— Нет.
Они ели в молчании. Беньямин смотрел в стенку.
— Хорошая салями, — тихо сказала Симоне.
Она стерла отпечаток губной помады с края стакана и повернулась к Эрику:
— Жалко, что мы больше не готовим вместе.
— А когда бы мы успевали? — отговорился он.
— Хватит ссориться! — крикнул Беньямин.
Он выпил воды и посмотрел в окно, на темный город. Эрик почти ничего не съел, но зато дважды доливал себе вина.
— Тебе сегодня делали укол? — спросила Симоне.
— А разве папа когда-нибудь забывал?
Беньямин встал из-за стола и поставил тарелку в раковину.
— Спасибо.
— Я видела кожаную куртку, на которую ты копишь, — сказала Симоне. — И подумала, что смогу добавить, сколько не хватает.
Беньямин расплылся в улыбке и обнял ее. Симоне крепко прижала сына к себе, но разжала руки, как только почувствовала, что он хочет освободиться. Беньямин ушел в свою комнату.
Эрик оторвал корочку и сунул в рот. Под глазами у него были мешки, а когда он серьезнел, вокруг рта ложились глубокие морщины. Страдальчески напряженный лоб.
Снова зазвонил телефон, завибрировал на столе.
Эрик взглянул на дисплей и помотал головой.
— Не друзья, — только и сказал он.
— Устал быть знаменитостью? — мягко спросила Симоне.
— Я сегодня разговаривал всего с двумя журналистами, — вымученно улыбнулся он. — Но мне хватило.
— Чего они хотели?
— Из журнала «Кафе» или как он там называется.
— Это который с красотками на обложке?
— Вечно какая-нибудь девица, которая умирает от восторга, что ее фотографируют в одних трусах. С английским флагом.
Симоне улыбнулась ему.
— Чего они хотели?
Эрик откашлялся и сухо сказал:
— Спрашивали, могу ли я загипнотизировать женщину, чтобы она захотела заняться сексом, и прочую фигню.
— Сурово.
— Ага.
— А второй разговор? — спросила Симоне. — Интервью для «Ритц» или «Слитц»?
— «Данегс Эко». Интересовались, как я смотрю на заявление уполномоченного по правам человека.
— Зануды.
Эрик потер глаза и вздохнул. Он как будто стал ниже сантиметров на десять.
— Если бы не гипноз, — медленно проговорил он, — Юсеф Эк, может быть, убил бы свою сестру, как только его выписали бы из больницы.
— И все-таки тебе не надо было этого делать, — тихо вставила Симоне.
— Не надо было, я знаю, — согласился он и провел пальцем по стеклу. — Мне жаль, что я…
Он замолчал, и Симоне вдруг ужасно захотелось прикоснуться к мужу, обнять его. Вместо этого она села на стул, посмотрела на мужа и спросила:
— Что мы будем делать?
— Делать?
— С нами. Слово «развод» сказано вслух. Эрик, я больше не знаю, что о тебе думать.
Эрик крепко потер лоб.
— Понимаю, что ты мне не доверяешь, — сказал он и замолчал.
Она встретила его усталый стекленеющий взгляд, увидела постаревшее лицо, полуседые растрепанные волосы и подумала, что когда-то им почти всегда было хорошо вместе.
— Я не тот, кто тебе нужен, — продолжал Эрик.
— Перестань, — попросила она.
— Что так?
— Ты говоришь, что я тобой недовольна, но сам меня обманываешь, не думая, что с меня хватит.
— Симоне, я…
Эрик коснулся пальцев жены, но Симоне отняла руку. Глаза у него были мутные, и Симоне поняла, что муж принимал таблетки.
— Мне пора спать, — сказала Симоне и поднялась.
Эрик пошел за ней, с пепельно-серым лицом и усталыми глазами. По дороге в ванную Симоне тщательно заперла входную дверь.
— Можешь лечь в гостевой спальне, — бросила она.
Он с равнодушным, почти одурманенным видом кивнул. Только сходил за одеялом и подушкой.
Среди ночи Симоне проснулась — что-то вдруг застучало по раме. Полежала на животе, повернулась на бок и провела по руке. Мышцы напряжены, рука ноет. В спальне темно.
— Эрик? — шепнула она, но вспомнила, что муж спит в гостевой комнате.
Она повернулась к дверному проему и увидела какую-то тень. Паркет скрипнул под тяжестью человеческого тела. Симоне подумала, что Эрик заходил за чем-нибудь, но сообразила, что он крепко спит, наглотавшись снотворного. Она зажгла ночник, протянула руку к свету и увидела, как бусинка крови вытекает из маленького красного прокола на коже. Наверное, где-то укололась.
Что-то мягко упало в прихожей. Симоне выключила свет и встала на ватные ноги. Идя в большую комнату, помассировала онемевшую руку. Во рту пересохло, горячие ноги плохо слушались. Кто-то что-то прошептал в прихожей, засмеялся приглушенно, воркующе. Совсем не как Эрик. Симоне затрясло. Входная дверь открыта настежь. На лестничной клетке — темно. В квартиру вползал прохладный воздух. Из комнаты Беньямина донеслось слабое поскуливание.
— Мама?
Похоже, Беньямин напуган.
— Ай, — услышала Симоне. Беньямин заплакал, тихо и хрипло.
В зеркало, висевшее в коридоре, Симоне увидела, что кто-то со шприцем в руке склонился над кроватью Беньямина. Множество мыслей пронеслось в голове. Симоне попыталась понять, что происходит, что же она видит.
— Беньямин? — встревоженно позвала она. — Что вы там делаете? Можно войти?
Она кашлянула и сделала шаг к комнате сына, как вдруг ноги у нее подкосились. Симоне ухватилась за буфет, но не устояла. Она растянулась на полу, ударилась головой о стену и почувствовала, как в голове разливается боль.
