— Папа, перестань, — попросила Симоне.
— Мы должны задавать себе такие вопросы, если хотим найти Беньямина.
Она кивнула с ощущением, будто лицо расползается на кусочки, а потом еле слышно произнесла:
— Может, Эрик подумал, что стучит кто-то другой.
— Кто?
— Мне кажется, у него было свидание с женщиной по имени Даниэлла, — сказала Симоне, стараясь не смотреть отцу в глаза.
Глава 25
Утро воскресенья, тринадцатое декабря, Люсия
[11]
Симоне проснулась в пять утра. Наверное, Кеннет разобрал постель и уложил ее спать. Со слабой надеждой она направилась в комнату Беньямина, но это чувство улетучилось, как только Симоне дошла до порога.
Комната была покинута.
Симоне не расплакалась, но подумала, что все теперь имеет привкус слез и тревоги — так капля молока делает прозрачную воду мутной. Она старалась упорядочить мысли, не смея думать о Беньямине, не позволяя себе провалиться в страх.
На кухне горел свет.
Кеннет постелил на стол бумажную скатерть. Возле раковины стояло полицейское радио. Из аппарата доносился журчащий шум. Кеннет недолго постоял с отсутствующим видом, потом потер подбородок.
— Хорошо, что ты немножко поспала.
Симоне покачала головой.
— Сиксан?
— Да, — буркнула она, подошла к крану, набрала в ладони воды и ополоснула лицо. Вытерлась кухонным полотенцем и увидела свое отражение в окне. На улице было еще темно, но уже ощущался рассвет с его серебряной сеткой, морозным ветром и декабрьскими сумерками.
Кеннет написал что-то на листе бумаги, отодвинул его в сторону и сделал пометку в большом блокноте на пружинах. Симоне села на стул напротив отца и попыталась сообразить, куда Юсеф мог увезти Беньямина, как он мог попасть в их квартиру и почему он забрал именно Беньямина, а не кого-то другого.
— Счастливый сын, — прошептала она.
— Что?
— Нет, я так…
Симоне вспомнила, что Беньямин по-еврейски — счастливый сын. Рахиль из Ветхого Завета была женой Иакова. Иаков четырнадцать лет работал, чтобы жениться на ней. Рахиль родила двух сыновей — Иосифа, того, что толковал сон фараона, и Беньямина,
[12]
счастливого сына.
Лицо Симоне исказилось от сдерживаемых рыданий. Не говоря ни слова, Кеннет потянулся к дочери и обнял ее за плечи:
— Мы найдем его.
Она кивнула.
— Я получил вот это как раз перед тем, как ты проснулась. — Кеннет постучал по лежащей на столе папке.
— Что это за бумаги?
— Ну ты знаешь, дом в Тумбе, где Юсеф Эк… Это рапорт об осмотре места преступления.
— Ты разве не на пенсии?
Кеннет улыбнулся и подтолкнул папку к дочери. Симоне открыла ее и прочитала подробный отчет об отпечатках пальцев, отпечатках ладоней, следах волочения тел, волосах, частицах кожи под ногтями, повреждениях на лезвии ножа, спинном мозге на домашних тапочках, крови на телевизоре, крови на круглой бумажной лампе, на половике, на занавесках. Из кармашка папки выскользнули фотографии. Симоне постаралась не смотреть, но мозг успел зафиксировать страшную комнату: обыденные предметы, книжные полки, подставка для стереоустановки — все залито черной кровью.
На полу изуродованные тела и части тел.
Симоне замутило; она встала и подошла к раковине.
— Прости, — сказал Кеннет, — я не подумал… Иногда я забываю, что имею дело не только с полицейскими.
Симоне зажмурилась, вспомнила перепуганное лицо Беньямина и темную комнату с остывшей кровью на полу. Наклонилась, ее вырвало. Потеки слизи и желчи протянулись по кофейным чашкам и столовым ложкам. Прополоскав рот, она услышала, как громко пульсирует в ушах, и испугалась, что становится законченной истеричкой.
Стараясь дышать спокойно, Симоне вцепилась в кухонную раковину, собралась и взглянула на Кеннета.
— Ничего страшного, — слабо сказала она. — Я просто не могу связать это с Беньямином.
Кеннет принес одеяло, укутал ее и осторожно усадил на стул.
— Если Юсеф Эк увез Беньямина, значит, он чего-то хотел, ведь так? Раньше он не делал ничего подобного…
— Кажется, я не могу, — прошептала Симоне.
— Позволю себе предположить: по-моему, Эк искал Эрика. Не найдя его, он забрал Беньямина, чтобы потом обменять его на Эрика.
— Тогда Беньямин должен быть жив. Ведь он должен быть жив?
— Естественно. Надо только понять, в каком месте он его прячет. Где Беньямин.
— Где угодно. Это место может быть где угодно.
— Наоборот.
Симоне взглянула на отца.
— Либо квартира, либо дом в лесу. Вряд ли где-то еще.
— Но ведь его дом — вот это, — громко сказала Симоне и побарабанила пальцами по кармашку с фотографиями.
Кеннет ладонью смахнул со стола хлебные крошки.
— Дютру, — сказал он.
— Что?
— Дютру, помнишь Дютру?
— Не знаю…
Кеннет, как обычно, по-деловому рассказал про бельгийского педофила Марка Дютру, который похитил и мучил шесть девочек. Джулия Лежён и Мелисса Руссо умерли от голода, пока Дютру отбывал короткое заключение за угон машины. Ейфье Ламбрекс и Ан Маршаль были живыми зарыты в землю в саду.
— У Дютру был дом в Шарлеруа. В подвале он устроил помещение с двухсоткилограммовым люком. Обнаружить его простукиванием было невозможно. Помещение вычислили, измерив дом — внутренние и внешние обмеры не совпали. Сабин Дарденн и Летисию Делез нашли живыми.
Симоне хотела встать. Сердце билось в груди странными толчками. Она думала о людях, которыми движет потребность замуровывать людей, которых успокаивает ужас людей, сидящих в темноте, сознание того, что жертвы зовут на помощь, а вокруг — толстые стены.
— Беньямину нужны лекарства, — прошептала она.
Симоне увидела, как отец идет к телефону. Кеннет набрал номер, немного подождал, потом быстро сказал:
— Чарли? Слушай, мне надо кое-что узнать про Юсефа Эка. Нет, это насчет дома в Тумбе.
Какое-то время было тихо, потом Симоне услышала, как кто-то что-то говорит грубым низким голосом.
— Да, — сказал Кеннет. — Я понимаю, что вы там все обыскали, я успел просмотреть отчет об осмотре места преступления.
