— Медведь — это достоверно, — сказал я. — Там полно медведей. Юсси рассказывал, что большая медведица задрала его собаку несколько лет назад.
Мы замолчали, глядя друг на друга.
— Уже поздно, — сказал я.
— У меня еще много вопросов.
Я хлопнул в ладоши:
— Нам придется встретиться несколько раз.
Майя посмотрела на меня. Я вдруг ощутил странное тепло, увидев, как по ее светлой коже разливается бледный румянец. Между нами было что-то плутовское, смесь серьезности и сдерживаемого смеха.
— Могу я в ответ пригласить вас на стаканчик? Есть очень приятный ливанский…
Она внезапно замолчала — зазвонил телефон. Я извинился и ответил.
— Эрик?
Симоне. Голос нервный.
— Что такое? — спросил я.
— Я… я за домом, на велосипедной дорожке. Кажется, к нам в дом кто-то влез.
По спине пробежал холодок. Я вспомнил палку-розгу, лежавшую у нашей входной двери, — старинное орудие наказания с деревянным диском.
— Да что случилось?
Я услышал, как Симоне тяжело сглотнула. Там, где она стояла, играли какие-то дети — может быть, на футбольном поле. Послышались свистки и крики.
— Что это? — спросил я.
— Ничего. Школьники, — серьезно ответила она и торопливо продолжила: — Эрик, взломали балконную дверь в комнате Беньямина, стекло разбито.
Краем глаза я увидел, что Майя встала и вопросительно подняла брови: я пойду?
Я кивнул ей и с сожалением пожал плечами.
Майя наткнулась на стул, он процарапал ножками по полу.
— Ты один? — спросила Симоне.
— Да, — ответил я, не зная, зачем солгал.
Майя помахала рукой и тихо закрыла за собой дверь. Я все еще чувствовал запах ее духов — простой и свежий.
— Молодец, что не вошла, — продолжал я. — В полицию позвонила?
— Эрик, у тебя странный голос. Что-нибудь случилось?
— Помимо того, что к нам в дом, кажется, вломились грабители? Ты позвонила в полицию?
— Да. Позвонила папе.
— Хорошо.
— Он сказал, что сейчас же выезжает.
— Симоне, отойди подальше от дома.
— Я стою на велосипедной дорожке.
— Видишь дом?
— Да.
— Если ты видишь дом, то тот, кто в доме, может увидеть тебя.
— Прекрати.
— Милая, отойди на футбольную площадку. Я еду домой.
Я остановился за грязным «опелем» Кеннета, потянул парковочный тормоз, повернул ключ зажигания и вылез из машины. Ко мне подбежал Кеннет. Лицо у него было сосредоточенное.
— Черт возьми, где Сиксан? — закричал он.
— Я сказал ей, чтобы подождала на футбольной площадке.
— Хорошо. Я испугался за…
— Иначе она бы вошла, я ее знаю. Вся в вас.
Кеннет засмеялся и крепко обнял меня.
— Рад тебя видеть, старик.
Мы пошли вокруг дома. Симоне лишь немного отошла от нашего участка. Наверное, она все время сторожила разбитую балконную дверь, которая выходила прямо на нашу тенистую веранду. Симоне посмотрела вверх, оставила велосипед и пошла к нам. Крепко обняла меня и, глядя поверх моего плеча, поздоровалась:
— Привет, пап.
— Я вхожу в дом, — серьезно сказал он.
— Я с вами, — добавил я.
— Женщины и дети ждут снаружи, — вздохнула Симоне.
Мы все втроем перешагнули через низенькую живую изгородь из лапчатки, прошли через газон и веранду с белым пластмассовым столом и четырьмя такими же стульями.
Осколки стекла покрывали лестницу и щиток балконной двери. На ковровом покрытии в комнате Беньямина в окружении крупных и мелких осколков лежал булыжник. Мы пошли дальше; я подумал, что зря не рассказал Кеннету про палку, орудие наказания, которую мы нашли возле нашей двери позавчера.
Симоне вошла за нами и зажгла лампу в виде Карлсона. Ее лицо пылало, рыжеватые волосы кольцами лежали на плечах.
Кеннет вышел в коридор, заглянул в спальню справа и в ванную. Торшер в комнате, где мы смотрели телевизор, был включен. В кухне на полу валялся стул. Мы проходили комнату за комнатой, но ничего как будто не пропало, ничего не украли. Кто-то побывал в туалете на нижнем этаже, туалетная бумага размотана по всему полу. Кеннет странно посмотрел на меня и спросил:
— У тебя есть какие-нибудь незакрытые дела?
Я покачал головой и ответил:
— Нет, насколько я знаю. Естественно, я имею дело со множеством лабильных людей… вроде вас.
Он кивнул.
— Ничего не украдено, — сказал я.
— Разве обычно так бывает? — спросила Симоне.
Кеннет покачал головой.
— Нет, если окно разбивают камнем. Кто-то хотел, чтобы вы знали: он или она были здесь.
Симоне остановилась в дверном проеме комнаты Беньямина.
— По-моему, кто-то лежал на его кровати, — тихо сказала она. — Как называется эта сказка? «Три медведя»?
Мы торопливо прошли в спальню и увидели, что и на нашей кровати кто-то полежал. Покрывало стянуто, одеяло измято.
— Все это чертовски странно, — сказал Кеннет.
Ненадолго стало тихо.
— Та палка, — выдохнула Симоне.
— Точно. Я думал рассказать, да из головы вылетело. — Я пошел в прихожую, взял со шляпной полки розгу и принес Кеннету.
— Это что еще за хрень? — спросил он.
— Лежало вчера у нашей двери, — объяснила Симоне.
— Дай-ка посмотреть.
— По-моему, это палка-розга, — сказал я. — Такими раньше детей шлепали по попе.
— Отлично воспитывает дисциплину, — улыбнулся Кеннет и потрогал палку.
— Мне совсем не нравится. Отвратительно, — высказалась Симоне.
— Вы получали угрозы или что-то, что можно было бы считать угрозами?
— Нет, — ответила она.
— Но посмотреть можно и вот как, — сказал я. — Некто считает, что мы заслуживаем наказания. По-моему, это просто дурная шутка: мы, дескать, слишком носимся со своим сыном. Я хочу сказать — если не знать о болезни Беньямина, то мы, наверное, выглядим как психи.
Симоне пошла к телефону и позвонила в детский сад, чтобы проверить, все ли в порядке с Беньямином.
Вечером мы рано уложили Беньямина; я, как всегда, лег рядом с ним и стал пересказывать африканский детский фильм под названием «Кирику». Беньямин смотрел этот фильм раз сто и почти каждый вечер требовал, чтобы я рассказывал ему перед сном содержание. Если я что-нибудь забывал, Беньямин подсказывал мне, а если он не засыпал, когда я подходил к концу, Симоне приходилось петь колыбельную.
