У Эвы задергался рот, глаза перебегали с одного участника группы на другого.
— Я не была под гипнозом, — сказала она.
Я ответил:
— Вы расслабились, это действует так же хорошо.
— Нет, это подействовало плохо, я вовсе не думала, о чем говорю. Просто говорила что придется. Я все выдумала.
— Никакого байдарочного клуба не существует?
— Нет, — резко ответила она.
— Мягкая тропинка?
— Я ее придумала, — пожала она плечами.
Было ясно: Эву беспокоит, что ее загипнотизировали, что она описала что-то, с чем имела дело в действительности. Эва Блау была человеком, который иначе ни за что не рассказал бы, какой он на самом деле.
Марек тихо сплюнул в ладонь, заметив, что Пьер смотрит на него. Пьер покраснел и быстро отвел глаза.
— Я никогда не творила никаких глупостей с мальчишками, — громко проговорила Эва. — Я хорошая, я хороший человек, дети меня любят. Я бы с удовольствием побыла детской няней. Лидия, вчера я ходила к твоему дому, но не решилась позвонить.
— Больше этого не делай, — тихо сказала Лидия.
— Чего?
— Не приходи ко мне домой.
— Ты можешь положиться на меня, — продолжала Эва. — Мы с Шарлотте — лучшие подруги. Она готовит мне еду, а я собираю цветы, она может поставить их на стол.
У Эвы дернулся рот, когда она снова повернулась к Лидии:
— Я купила игрушку твоему мальчику, Касперу. Пустячок, такой смешной вентилятор, он похож на вертолет — можно дуть на себя пропеллером.
— Эва, — мрачно произнесла Лидия.
— Она совершенно безопасная, она никак не поранит, честное слово.
— Не ходи ко мне домой, — сказала Лидия, — слышишь?
— Не сегодня, нет. Сегодня я пойду к Мареку, потому что уверена — ему нужна компания.
— Эва, ты слышала, что я сказала?
— И вечером я не успею, — улыбнулась Эва в ответ.
Лидия побледнела, ее лицо сделалось строгим. Она встала и торопливо вышла из комнаты. Эва со своего места проводила ее взглядом.
Я пришел раньше Симоне. За столиком со стеклянной табличкой с нашими именами было пусто. Я сел и подумал — не заказать ли пока выпить. На часах десять минут восьмого. Я сам заказал столик в ресторане «Констнешбарен», на Смоландсгатан. Сегодня мой день рождения, у меня было хорошее настроение. Мы с женой теперь редко успевали куда-нибудь выбраться: она была занята своей галереей, я — своим исследованием. Если нам удавалось провести вечер вместе, мы предпочитали остаться на диване, с Беньямином, посмотреть кино или сыграть в видеоигру.
Я побродил взглядом по какофонии настенных картин: маленькие, загадочно улыбающиеся мужчины и пышные женщины. Стены расписали после вечера встречи, устроенного Клубом художников на верхнем этаже. Над росписью потрудились Грюневальд, Четэм, Хёгфельдт, Веркместер и другие крупные модернисты. Симоне наверняка знала, как это происходило. Я улыбнулся, представив себе, какую лекцию она бы мне прочитала о том, как эти почтенные мужи оттесняли коллег-женщин.
В двадцать минут восьмого мне принесли бокал для мартини с водкой «Абсолют», несколькими каплями «Нуайи Прат» и длинной спиралью лаймовой шкурки. Стараясь сдержать раздражение, я решил погодить звонить Симоне.
Я немного отпил и заметил, что начинаю беспокоиться. Сам того не желая, достал телефон, набрал номер Симоне и подождал.
— Симоне Барк.
У нее был рассеянный голос, в телефоне отдавалось эхо.
— Сиксан, это я. Ты где?
— Эрик? Я в галерее. Мы красим и…
В трубке стало тихо. Потом я услышал громкий стон:
— О боже! Нет! Эрик, прости меня, пожалуйста. Я совсем забыла. Сегодня столько всего было, водопроводчик, электрик и…
— Так ты все еще там?
Я не смог скрыть разочарования.
— Да, я вся перемазалась гипсом и краской…
— Мы собирались поужинать вместе, — вяло сказал я.
— Я знаю, Эрик. Прости меня. Я совсем забыла…
— Ну, во всяком случае, нам отвели столик в удачном месте, — съязвил я.
— Совершенно вылетело из головы, что ты меня ждешь, — вздохнула она, и хотя я слышал, как она расстроена, я не мог сдержать злость.
— Эрик, — прошептала она в трубку, — прости меня.
— Все нормально, — ответил я и отключился.
Идти куда-нибудь еще не имело смысла, я проголодался и сидел в ресторане. Подозвал официанта и заказал сельдь с пивом на закуску, поджаренную утиную грудку, свинину с апельсиновым джемом и бокал бордо к горячему, а на десерт грюйер с медом.
— Можете убрать второй прибор, — сказал я.
Официант, наливая чешское пиво и ставя на стол тарелку с сельдью и хлебцами, бросил на меня сочувствующий взгляд.
Я пожалел, что у меня при себе не было блокнота с записями. Мог бы хоть поработать, пока ем.
Внезапно во внутреннем кармане зазвонил телефон. Радостная мысль о том, что Симоне подшутила надо мной и сейчас как раз входит в ресторан, явилась и развеялась как дым.
— Эрик Барк, — сказал я и сам услышал, как монотонно прозвучал голос.
— Здравствуйте, это Майя Свартлинг.
— Да, Майя, здравствуйте, — коротко ответил я.
— Я хотела спросить… Ой, как там галдят. Я звоню в неподходящее время?
— Я в «Констнешбарен». У меня сегодня день рождения, — добавил я, сам не зная зачем.
— Правда? Поздравляю! Вас там как будто много за столом.
— Я один, — ответил я, уязвленный.
— Эрик… Мне так жаль, что я пыталась вас соблазнить. Стыжусь, как собака, — тихо повинилась она.
Я услышал, как она кашлянула на том конце, а потом продолжила, стараясь говорить невозмутимо:
— Я хотела спросить, не желаете ли вы прочитать записи нашего первого разговора. Расшифровка готова, я собираюсь отдать ее своему руководителю, но если сначала вы захотите прочитать ее, то…
— Будьте добры, положите их в мою ячейку, — попросил я.
Мы попрощались. Я вылил остатки пива в стакан, допил, и официант тут же накрыл стол для следующей перемены — утиной грудки с красным вином.
Я ужинал в печальном одиночестве, погруженный в механику жевания и глотания, наблюдая, как вилка сдержанно царапает тарелку. Выпил третий бокал вина и позволил изображениям на стенах превратиться в своих пациентов. Вот эта полная дама, прелестным движением собравшая волосы на затылке так, что поднялись набухшие груди, — Сибель. Тревожный худощавый мужчина в костюме — это Пьер. Юсси скрылся за странной серой формой, а нарядная Шарлотте, выпрямив спину, сидит за круглым столом с Мареком, одетым в детский костюмчик.
