Беверли как будто не услышала его. Аксель попытался угадать, о чем она думает. Определить по ее лицу, не становится ли она беспокойной, подавленной или замкнутой.
— Мы поженимся, правда? — спросила Беверли.
— Правда, — соврал Аксель.
— Но из-за цветов я начинаю думать про мамины похороны и вспоминаю папино лицо, когда…
— Значит, обойдемся без цветов.
— Хотя ландыши я люблю.
— Я тоже, — слабо отозвался Аксель.
Беверли радостно покраснела, и Аксель услышал, как она притворно зевает — для него.
— Как спать хочется, — сказала она и уже из коридора спросила: — Хочешь спать?
— Нет, — сказал себе Аксель, но поднялся и пошел следом за Беверли.
Он шел по комнатам с ощущением, что его собственное тело пытается остановить его. Он чувствовал себя неуклюжим и странно медлительным, идя за Беверли по коридору, по мраморному полу, поднимаясь по лестнице, минуя два салона и комнаты, где привык приходить в себя по вечерам.
Беверли была худенькой и маленькой, она не доставала Акселю до груди. Волосы у нее на голове уже начали отрастать после того, как на прошлой неделе она побрилась наголо. Беверли быстро обняла его. У нее изо рта приятно пахло карамелью.
41
Бессонница
Аксель Риссен встретил Беверли Андерссон за десять месяцев до этой ночи. Причиной всему была жестокая бессонница — после одного события тридцатилетней давности Акселю было трудно засыпать. Он жил на снотворном и спал искусственным сном без сновидений, сном, не дающим отдыха.
Но — спал.
Чтобы спать и дальше, пришлось увеличить дозу. От таблеток в голове висел сонный туман, в котором тонули все мысли. Аксель пристрастился к лекарству и стал смешивать капли с дорогим выдержанным виски. Однажды брат нашел его, к тому времени уже лет двадцать усиленно употреблявшего виски со снотворным, в холле. Аксель был без сознания, из носа текла кровь.
В больнице Каролинского института диагностировали далеко зашедший цирроз.
Хроническое поражение клеток оказалось столь обширным, что Акселя поставили в очередь на трансплантацию печени сразу после обязательного обследования. Но у Акселя была нулевая группа крови и довольно редкий тип тканей, что катастрофически сокращало число возможных доноров.
Младший брат был готов отдать часть собственной печени, но он страдал сердечной аритмией и не перенес бы сложной операции.
Надежда найти донора была почти неосуществимой, но при отказе от алкоголя и снотворного у Акселя был шанс выжить. При приеме равных доз конакиона, индерала и спиронолактона печень функционировала, и он мог жить вполне нормальной жизнью.
Проблема была в том, что пропал сон. Теперь Аксель спал не больше часа за ночь. Он лег в Центр нарушений сна в Гётеборге, ему сделали полисомнограмму и поставили диагноз «бессонница». Так как снотворные были исключены, Аксель стал искать спасения в разных техниках сна, медитировать, попробовал гипноз и аутотренинг. Ничего не помогало.
Через четыре месяца после катастрофы с печенью у него выдался период, когда он бодрствовал девять суток подряд и пережил психический срыв.
Аксель добровольно лег в психиатрический Центр Сердца святой Марии.
Там-то он и встретил Беверли, которой тогда было четырнадцать лет.
Аксель, как обычно, лежал в своей палате без сна. Было часа три ночи и совершенно темно, когда Беверли открыла дверь. Она была беспокойным духом, walker’ом, бродившим по ночам по коридорам Центра.
Может быть, она просто искала с кем остаться.
Когда девушка вошла, бессонница уже довела Акселя до отчаяния. Беверли остановилась перед ним, длинная ночная рубашка волочилась по полу.
— Я увидела, что здесь горит свет, — прошептала девушка. — Этот свет идет от тебя.
И забралась к нему в кровать. Аксель, измотанный недосыпанием, не знал, что делает, обнял ее — слишком крепко — и прижал к себе.
Она ничего не сказала, просто лежала рядом.
Аксель вцепился в тщедушное тельце девочки, прижался лицом к ее шее — и вдруг провалился в сон.
Провалился в сны, в сонную воду.
В первый раз это продлилось всего несколько минут, но потом Беверли приходила к нему каждую ночь.
Он прижимал ее к себе — и засыпал весь в поту.
Его нервозность растаяла, как туман от дыхания на стекле, а Беверли прекратила бродить по коридорам.
Аксель Риссен и Беверли Андерссон решили выписаться из Центра. То, что происходило дальше, было результатом отчаянного молчаливого соглашения между ними.
Оба понимали, что истинная причина должна оставаться тайной. Внешне все выглядело так: Беверли получила от отца разрешение жить в специально отведенной ей комнате в доме Акселя Риссена в ожидании места в студенческом общежитии.
Сейчас Беверли Андерссон исполнилось пятнадцать, и ей поставили диагноз «расстройство границ „я“». Она не знала, что такое остановиться в отношениях с другими людьми, у нее отсутствовала способность соблюдать границы. Отсутствовал инстинкт самосохранения.
Раньше девушек вроде Беверли запирали в желтые дома, принудительно стерилизовали или лоботомировали, опасаясь их не поддающейся контролю сексуальности и излишне свободного образа жизни.
В наше время девушки, подобные Беверли, оказываются в гостях у негодяев или безоглядно доверяют тем, кто совсем не желает им добра.
Однако Беверли повезло: она встретила Акселя Риссена. Он то и дело повторял себе: я не педофил, я не причиняю ей зла, не продаю за деньги. Она нужна мне только ради сна, ради того, чтобы не пойти на дно.
Беверли часто говорила о том, что когда она станет совершеннолетней, он женится на ней.
Аксель позволял девочке мечтать о свадьбе — это доставляло ей удовольствие и делало спокойной. Он убеждал себя, что таким образом защищает Беверли от внешнего мира, но сознавал, что использует ее. Ему было стыдно, но он не мог найти выхода. Аксель панически боялся бессонницы.
Беверли показалась в дверях, изо рта торчала зубная щетка. Девушка кивнула на три скрипки, висевшие на стене, и спросила:
— Почему ты не играешь?
— Не могу, — улыбнулся Аксель.
— Они висят просто так? Тогда отдай их кому-нибудь, кто играет.
— Я люблю эти скрипки. Это подарок Роберта.
— Ты почти никогда не рассказываешь про брата.
— Это сложно…
— У него мастерская, он делает скрипки, — подсказала девушка.
— Да, Роберт делает скрипки… и играет в камерном оркестре.
— А он может сыграть на нашей свадьбе? — спросила Беверли и вытерла зубную пасту с углов рта.
