Она открыла вторую дверцу. Нашла одежду попроще — свитера, пиджаки, брюки, быстро выбрала подходящее. Поколебавшись, стащила с себя насквозь мокрые штаны, трусики, тесную куртку и грязный лифчик.
И вдруг увидела себя в зеркале. Разноцветные синяки по всему телу, волосы свисают черными прядями, на лице ссадины, на лодыжках царапины и синяки; из раны над коленом все еще течет кровь, бедра расцарапаны после падения с обрыва.
Пенелопа натянула на себя какие-то мятые брюки, футболку с надписью «Ешьте больше каши» и вязаный свитер. Свитер оказался ей велик и доставал до колен. Стало еще теплее, телу захотелось расслабиться. Пенелопа вдруг заплакала, но быстро успокоилась, вытерла слезы и пошла в прихожую, чтобы найти обувь. Отыскала синие резиновые сапоги и вернулась в спальню. Там Бьёрн натягивал на мокрые грязные ноги сиреневые бархатные штаны. Израненные, все в земле ступни выглядели чудовищно; там, где Бьёрн ходил, на полу оставались кровавые следы. Бьёрн нашел себе синюю футболку и узкий синий кожаный пиджак с широкими лацканами.
Пенелопа вдруг снова заплакала, слезы лились ручьем, выплескивались из нее — она слишком устала, у нее не хватало сил удерживать плач. В этих слезах был весь ужас панического бегства.
— Что же это такое? — стонала она.
— Не знаю…
— Мы не видели его лица. Что ему нужно? Ну что?! Ничего не понимаю. Почему он за нами гонится? Почему он хочет убить нас?
Она вытерла слезы рукавом и продолжала:
— Я думаю… мне кажется… а вдруг Виола сделала какую-нибудь глупость? Потому что, знаешь, ее парень, Сергей, ну, с которым она порвала… вдруг он бандит. Я знаю, что он работал охранником.
— Пенни…
— Я хотела сказать — Виола, она такая… может, она сделала что-то, чего не следовало делать.
— Нет, — прошептал Бьёрн.
— Почему «нет», мы же ничего не знаем. Не надо меня утешать.
— Я должен…
— Он… человек, который преследует нас… может, он просто хочет нам что-то сказать. Я знаю, что это не так, я просто подумала… я уже не знаю, что думать.
— Пенни, — серьезно сказал Бьёрн. — Это я во всем виноват.
Он посмотрел на Пенелопу. Вокруг его глаз лежали темные круги, на бледных щеках проступили красные пятна.
— Что? Что ты такое говоришь?.. — тихо спросила она.
Бьёрн тяжело сглотнул и продолжил:
— Пенни, я сделал кое-что такое, что оказалось глупой и страшной ошибкой.
— Что ты сделал?
— Фотография. Все это — из-за фотографии.
— Какая фотография? Та, с Пальмкруной и Рафаэлем Гуиди?
— Да. Я написал Пальмкруне. Рассказал про снимок, сказал, что хочу денег, но…
— О боже, — вдруг прошептала Пенелопа.
Она попятилась, уставясь на Бьёрна, и перевернула столик, на котором стояли стакан с водой и радиочасы.
— Пенни…
— Молчи, — громко перебила она. — Я вообще не понимаю, о чем ты. О чем ты, черт тебя подери, говоришь?! Как ты… как… Ты что, свихнулся? Ты требовал денег у Пальмкруны? Ты воспользовался…
— Ну послушай же! Я знаю, что виноват, знаю. Он получил снимок, я отправил ему фотографию.
Он замолчал. Пенелопа пыталась осмыслить его слова. Мысли заметались. Пенелопа отказывалась понять то, в чем только что признался Бьёрн.
— Это же мой снимок, — медленно проговорила она, пробуя собраться с мыслями. — Он может оказаться важным. Может быть, он действительно важный. Мне прислал его человек, который не назвал себя — может быть, этот человек что-то знает…
— Я только хотел сделать так, чтобы не пришлось продавать яхту, — прошептал Бьёрн. Казалось, он готов заплакать.
— Я все равно не понимаю… Ты отправил фотографию Пальмкруне?
— Мне пришлось, Пенни. Я понял, что сделал глупость… мне пришлось отдать ему фотографию.
— Но… она нужна мне. Ты что, не понимаешь? А вдруг тот, кто мне ее прислал, захочет забрать ее? Речь идет о важных вещах, о шведском экспорте оружия. Речь не о твоих деньгах, Бьёрн, тут все по-серьезному.
Пенелопа в отчаянии посмотрела на него, потом заговорила, и ее голос становился все пронзительнее:
— Речь идет о людях, о человеческих жизнях. Я не знала, что ты такой. Я тебя избить готова, я больше не могу.
— Пенни, я же не знал. Откуда мне было знать? Ты мне ничего не говорила, просто сказала, что этому снимку Пальмкруна не обрадуется. Ты не говорила, что…
— Какая теперь разница.
— Я просто подумал…
— Хватит! — выкрикнула она. — Мне не нужны твои оправдания, ты — шантажист, жадный гаденыш, мы больше не знакомы.
Некоторое время они молча стояли друг против друга. Над водой с криком пролетела чайка, потом ее крик звенящим эхо подхватили другие.
— Нам пора, — вяло сказал Бьёрн.
Пенелопа кивнула и в следующую секунду услышала, как открылась входная дверь. Оба, не глядя друг на друга, попятились в спальню. Кто-то вошел, послышались шаги. Бьёрн хотел открыть дверь веранды, но она оказалась заперта. Пенелопа отодвинула задвижки на окне, но бежать было уже поздно.
51
Победитель
Пенелопа перевела дух. В дверях спальни стоял какой-то мужчина. Бьёрн озирался в поисках чего-нибудь, чем можно защититься.
— Какого черта вы здесь делаете? — хрипло спросил мужчина.
Пенелопа сообразила: это не преследователь. Вероятно, явился хозяин дома. Низенький, слегка полноватый человек. Его лицо почему-то казалось Пенелопе знакомым, словно она знала его уже много лет.
— Наркоманы? — с интересом осведомился хозяин.
Пенелопа вдруг сообразила, кто это. Они влезли в дом к Оссиану Валленбергу. Десять лет назад он был настоящей телезвездой. Валленберг вел развлекательные передачи, которые показывали в конце недели — «Золотая пятница», «Выше крыши», «Вечер со львом». Викторины, призы, спрятанные за сверкающими окошками, и широкие жесты. Каждая «Золотая пятница» заканчивалась тем, что Оссиан поднимал своего гостя на руках. Покрасневшее улыбающееся лицо. Пенелопа вспомнила картинку из детства — Оссиан Валленберг поднимает мать Терезу. Хрупкая старушка казалась насмерть перепуганной. Валленберг был известен своими золотистыми волосами, экстравагантными нарядами, а также изощренной стервозностью.
— С нами произошел несчастный случай, — пояснил Бьёрн. — Нужно вызвать полицию.
— Понятно, — равнодушно отозвался Валленберг. — К сожалению, у меня только мобильный телефон.
— Дайте позвонить, пожалуйста. Это срочно.
Оссиан достал телефон, посмотрел на него — и выключил.
— Что вы делаете?! — воскликнула Пенелопа.
