— Я просто немножко волнуюсь, — серьезно сказала Грета.
— Ты же старше.
— Вот именно. Тебе всего семнадцать, так что это немного непристойно, — улыбнулась она.
Сердце Акселя тяжело забилось, когда он стаскивал с нее трусики. Грета лежала неподвижно, а он целовал ее живот, маленькие груди, шею, подбородок, губы. Осторожно раздвинул ноги и лег сверху, почувствовал, как она медленно сжимает его бедра ногами. Когда Аксель скользнул в нее, ее щеки запылали. Она прижимала его к себе, гладила по шее, спине и тихо вздыхала каждый раз, как он погружался в нее.
Потом они, задыхаясь, затихли — голые, в горячем поту — и лежали, крепко обняв друг друга, с закрытыми глазами. Вскоре оба уснули.
63
Конкурс Йохана Фредрика Бервальда
Когда Аксель проснулся в день, в который ему суждено было потерять все, уже рассвело. Они с Гретой не задернули шторы — просто уснули в одной постели и проспали всю ночь, обняв друг друга, уставшие и счастливые.
Аксель вылез из постели и посмотрел на Грету — она спала с совершенно спокойным лицом, завернувшись в толстое одеяло. Он остановился перед зеркалом, недолго порассматривал свое голое семнадцатилетнее тело, а потом направился в музыкальную студию. Постоял у двери спальни, подошел к роялю и вынул скрипку из футляра. Положил ее на плечо, шагнул к окну и посмотрел на зимнее утро: ветер сдувал снег с крыши, и снег летел длинной вуалью. Аксель по памяти заиграл «Цыган» Мориса Равеля.
Пьеса начиналась печальной румынской мелодией, медленной и насыщенной, но потом темп убыстрялся. Мелодия становилась ускоряющимся эхом себя самой, словно секундное искристое воспоминание о летней ночи.
Она летела вперед.
Аксель играл, потому что был счастлив, не думая — просто позволив пальцам плескаться, танцевать в подвижном журчащем ручье.
Он улыбнулся, вспомнив картину, висевшую в салоне у дедушки. Тот утверждал, что это лучшая версия «Водяного» Эрнста Юсефсона.
[40]
Ребенком Аксель любил истории об этом существе, которое топило людей, заманивая их своей чудесной игрой на скрипке.
Акселю пришло в голову, что он сейчас похож на Водяного — нагой юноша сидит в воде и играет на скрипке. Но в отличие от Водяного с картины Юсефсона Аксель был счастлив.
Смычок летал по струнам все быстрее, пока темп не сделался головокружительным. Аксель не обращал внимания на то, что конский волос развязался и свисал с порожка.
Так и надо играть Равеля, подумал он. Счастливо, без экзотики. Равель — композитор счастья, композитор молодости.
Аксель дал последним звукам подрожать в скрипке и унестись, словно легкому снежку с крыши за окном. Опустил смычок и собрался поклониться зиме, когда кожей почувствовал движение у себя за спиной.
Он обернулся и увидел Грету, стоявшую в дверях. Она прижала к себе одеяло и смотрела на Акселя странно темными глазами.
Он встревожился и серьезно взглянул ей в лицо:
— Что с тобой?
Грета не ответила, только тяжело сглотнула. Две большие слезы скатились по ее щекам.
— Грета, что такое?
— Ты говорил, что не репетировал, — вяло сказала она.
— Нет, я… Я имел в виду, что мне легко разучить новую пьесу.
— Поздравляю.
— Это не то, что ты думаешь.
Она покачала головой.
— Как я могла быть такой дурой!
Аксель отложил скрипку и смычок, но Грета вернулась в спальню и закрыла дверь. Он натянул джинсы, висевшие на спинке стула, подошел к двери и постучал.
— Грета? Можно войти?
Грета не ответила. Аксель почувствовал, как внутри растет черный тяжелый ком беспокойства. Вскоре девушка вышла, полностью одетая. Глядя в пол, она положила свою скрипку в футляр и оставила Акселя одного.
* * *
Концертный зал был полон. Грета играла первой. Проходя мимо Акселя, она не взглянула на него, не сказала «привет». На Грете было темно-синее бархатное платье и простая подвеска-сердечко.
Алекс ждал, сидя с полузакрытыми глазами в ложе. В зале стояла тишина, только иногда что-то слабо вздыхало за пыльным пластмассовым вентилятором. В ложу вошел Роберт.
— Не с мамой сядешь? — спросил Аксель.
— Я волнуюсь… не могу смотреть, когда ты играешь. Лучше посижу тут, подожду.
— Грета уже начала?
— Да. Здорово играет.
— Какую пьесу она выбрала? Не Тартини?
— Нет, что-то из Бетховена.
— Ясно, — промямлил Аксель.
Братья замолчали. Через несколько минут в дверь постучали. Аксель поднялся и открыл женщине, которая сообщила, что скоро его очередь.
— Удачи, — пожелал Роберт.
— Спасибо. — И Аксель, взяв скрипку и смычок, пошел за женщиной по коридору.
Со стороны сцены послышались громкие аплодисменты; Аксель успел заметить, как Грета с отцом торопливо входят в свою ложу.
Коридор кончился. Теперь Аксель ждал за боковой кулисой, когда конферансье объявит его выход. Услышав свое имя, юноша вышел под свет прожекторов и улыбнулся публике. Когда он объявил, что будет играть «Цыган» Равеля, по залу прокатился вздох.
Аксель положил скрипку на плечо и поднял смычок. Заиграл печальное вступление, а потом взвинтил темп до невероятного. Публика задержала дыхание. Аксель сам слышал, что играет блестяще, но на этот раз мелодия не бурлила, как вода в источнике. Не было больше счастья; теперь он играл, как настоящий Водяной. Играл с обжигающей, лихорадочной тоской. Отыграв три минуты так, что мелодия сыпалась ночным дождем, он вдруг намеренно сбился, потерял темп, слегка сфальшивил и оборвал мелодию.
В зале воцарилась тишина.
— Прошу прощения, — прошептал Аксель и спустился со сцены.
Публика вежливо похлопала. Алиса поднялась со своего места, пошла следом за сыном и остановила его.
— Иди сюда, мой мальчик. — Она положила руки ему на плечи, погладила по щеке и сказала тепло и торопливо-взволнованно: — Невероятно. Лучшая трактовка, какую мне доводилось слышать.
— Прости, мама.
— Нет, — ответила она, повернулась и вышла из зала. Аксель направился в ложу за одеждой, но его остановил прославленный дирижер Герберт Блумстед.
— Ты играл очень хорошо, пока не сделал вид, что сфальшивил, — вполголоса сказал он.
* * *
Когда Аксель вернулся, дом отозвался тишиной. Был уже поздний вечер. Аксель поднялся в чердачный этаж, прошел через музыкальную студию в спальню и закрыл дверь. В голове все еще звучала музыка. Аксель снова слышал, как он разложил мелодию на звуки, как внезапно потерял темп и оборвал пьесу.
