За домом растянулся лужок, обсаженный крепкими старыми деревьями и плющом и обнесенный каменной стеной. В стене — ржавая калитка, через которую в ту, свою последнюю, ночь вышла Лекси; в углу — запушенные, расползшиеся кусты. Я узнала розмарин и лавр; о них упоминала накануне Эбби. Неужели это было вчера? Кажется, будто почти год назад.
Дом издалека выглядел хрупким и чуточку смазанным, как на старой акварели. Налетевший неожиданно порыв ветра взъерошил траву, встряхнул длинные побеги плюща, и луг как будто накренился под ногами. У боковой стены, метрах в двадцати—тридцати от меня, за плющом проступило что-то темное, вроде сидящей на троне тени. По спине тотчас пробежал холодок.
Пистолет мой так и остался приклеенным к задней стенке прикроватной тумбочки. Стиснув зубы и не сводя глаз с плюща, я схватила с земли валявшийся сук. Ветер стих, все успокоилось, побеги плюща стали на место, сад снова погрузился в дневную дрему. Я как будто невзначай быстро прошагала вдоль стены, крепко сжимая в руке импровизированное оружие, и резким движением раздвинула плющ.
Никого. Стволы деревьев и разросшиеся ветки образовали у стены нишу: укромный, залитый солнцем уголок. Внутри две каменные скамейки, разделенные, и струйка воды, которая сбегала сквозь отверстие в стене и далее по невысоким ступенькам в крохотный илистый прудик. Вот и все. Тени снова сплелись, и на мгновение иллюзия повторилась: спинки скамеек вытянулись вверх, темная фигура выступила и снова исчезла, стоило мне отпустить плющ.
Похоже, живым здесь был не только дом. Я перевела дыхание и заглянула в нишу. Щели между каменными сиденьями лишь кое-где заросли мхом — кто-то определенно об этом месте знал и частенько сюда наведывался. Использовалось ли оно для любовных свиданий и прочих встреч? Пожалуй, нет — слишком близко к дому, чтобы приводить сюда посторонних людей. Да и трава у пруда выглядела нетронутой. Я разгребла ногой ветки и обнаружила гладкие каменные плиты. В грязи блеснуло что-то металлическое, и сердце тут же екнуло: нож? Но нет, слишком малы размеры. Оказалось, пуговица со львом и единорогом, старая, истертая. Кто-то когда-то служил в британской армии.
Дырка в стене, через которую текла вода, забилась песком. Я положила пуговицу в карман, опустилась коленями на каменные плиты и, орудуя веткой, прочистила каналец. Стена была толстая, грязи набралось много, и работа заняла некоторое время. Ручеек, когда я закончила, замурлыкал веселее, превратившись в небольшой водопад.
Я сполоснула пахнущие прелыми листьями руки и немного посидела на скамейке — покурила, послушала журчание воды. Здесь было хорошо: тихо, тепло и уединенно, как в логове зверя или тайном убежище ребенка. Прудик быстро наполнился, над его гладью уже вились мошки. Лишняя вода уходила по прорытой канавке в землю. Я убрала с поверхности плавающие листья, и вскоре, слегка подрагивая от ряби, на водной глади отразилось мое лицо.
Часы Лекси показывали половину четвертого. Я продержалась двадцать четыре часа, чем, возможно, огорчила кого-то из любителей пари. Сунув в пачку окурок, я раздвинула плющ и зашагала к дому. Ключ без усилий открыл замок, воздух слегка колыхнулся. Я вошла и уже не ощутила недавней враждебности и настороженности — дом как будто приветствовал меня прохладным дуновением, легким, как поцелуй в щеку.
Глава 7
Вечером я отправилась на прогулку. Во-первых, нужно было позвонить Сэму, а во-вторых, мы с Фрэнком решили, что мне лучше поскорее вернуться в привычный для Лекси режим и не разыгрывать слишком долго карту «болезни». Полностью копировать прежнюю Лекси все равно не получится, зато если кто-то и заметит некие странности, то скорее всего спишет их на случившееся: «Да, старушка Лекси уже не та».
После ужина мы собрались в гостиной. Дэниел, Джастин и я читали; Раф наигрывал на пианино что-то из Моцарта — то и дело останавливался, возвращаясь к любимому месту или к тому, что не получилось с первого раза. Эбби, склонившись над крохотными, почти невидимыми стежками, шила из старого английского кружева, новое белье для куклы. Ничего жуткого в кукле в общем-то не было: она не походила, как многие ее сестры, на одутловатого порочного взрослого — длинная темная коса, грустное, мечтательное личико, вздернутый носик и сонные карие глазки, — но я понимала, что имели в виду парни. Не знаю почему, большие печальные глаза смотрели на меня с коленей Эбби с немым укором, пробуждая неясное ощущение вины, а в гладких пружинящих завитках было что-то смутно тревожное.
Около одиннадцати я отправилась в прихожую за кроссовками — в свои суперсексуальные причиндалы я влезла еще раньше, а телефон засунула в карман до обеда, чтобы не подниматься к себе и не нарушать тем самым заведенный порядок. Фрэнк мог бы гордиться мной. Опускаясь на каминный коврик, я тихонько охнула и поморщилась; Джастин моментально вскинул голову.
— Ты как? Может, таблетки принести?
— Не надо, — ответила я, распутывая шнурки. — Просто села немного неудачно.
— Собираешься прогуляться? — спросила Эбби, отрываясь на секунду от куклы.
— Ага.
Я стала натягивать кроссовки. Внутри они хранили отпечаток стоп Лекси, которые были поуже моих.
На мгновение в комнате повисла тишина, словно все затаили дыхание. В воздухе растворился последний аккорд.
— Может, не стоит? — Дэниел закрыл книгу, заложив страницу пальцем.
— Чувствую я себя нормально, швы не болят; главное — держать спину прямо. От ходьбы они не разойдутся.
— Я не совсем то имел в виду, — сказал Дэниел. — Ты не думаешь, что это опасно?
И вновь этот взгляд. Казалось, все четверо буравят меня глазами. Я пожала плечами и затянула шнурки.
— Нет.
— А почему, позволь поинтересоваться?
Пальцы Рафа выдали тремоло где-то в верхних октавах. Джастин вздрогнул.
— Потому, — ответила я.
— А может, стоило бы подумать? В конце концов ты же не знаешь…
— Дэниел, — едва слышно буркнул Раф, — оставь ее в покое.
— Мне было бы спокойнее, если бы ты никуда не ходила. — Выражение лица у Джастина было такое, словно у него неожиданно разболелся живот. — Серьезно.
— Мы все обеспокоены, — тихо сказала Эбби. — Даже если тебя это не волнует.
Фортепьянная трель все резала и резала воздух точно аварийный сигнал.
Джастин зажал ладонью ухо.
— Раф, прекрати!
Тот как будто и не слышал.
— Она и без того ведет себя как прима, а тут еще вы трое ей подыгрываете…
Дэниел пропустил реплику мимо ушей.
— Ты нас в чем-то винишь? — обратился он ко мне с вопросом.
— Нравится вам беспокоиться — беспокойтесь, — сказала я, зашнуровывая кроссовки. — Мне все равно. Я только знаю, что если дам слабину сейчас, то буду дрожать до конца своих дней. А это мне ни к чему.
