— Во второй вариант вы не верите?
— Такая возможность есть, но она маловероятна.
— А как же Джонни-коммунист?
— Я думала о нем; и чем больше думала, тем маловероятнее мне кажется эта версия.
— Почему?
— Он бы не стал подвергать опасности собственную дочь. Он бы не оставил ей старый адрес и телефон Мпайипели. Если он собирался шантажировать ЦРУ, он бы поступил по-другому. Есть много способов… По правде говоря, вся история кажется мне непонятной.
— Ясно.
— Вы по-прежнему считаете, что все дело в Джонни?
— Я больше не знаю, что и подумать, — устало сказал директор.
Янина посмотрела ему в лицо. Кто он такой, ее шеф? Он уже немолод, ему под шестьдесят; долгие годы интриг и подковерной борьбы начинали сказываться на нем. Пока молодая черноглазая официантка с непроницаемым выражением лица принимала у них заказ, Янина исподтишка наблюдала за своим собеседником. Мечтал ли он когда-нибудь о чем-то более высоком? Собирался ли подняться в более высокие сферы, войти в круг «особо приближенных лиц»? Хотелось ли ему, когда он боролся с режимом апартеида, подняться на вершины власти? Он умный человек, и его достоинства видны сразу. Что его удержало, почему он остался в стороне? Почему довольствуется своим достаточно скромным постом, почетными званиями и белоснежными шелковыми рубашками?
Видимо, директор неправильно истолковал ее взгляд.
— Янина, вы и в самом деле подозреваете меня?
Она глубоко вздохнула и улыбнулась, как бы извиняясь.
— Сэр, мне пришлось обдумать и это предположение.
— И к какому выводу вы пришли?
— Снова маловероятно.
— Почему?
— Вы могли догадываться только о том, что Джонни Клейнтьес — один из многих, за кем мы следим. Только я знала, в чем дело.
Директор медленно, безрадостно кивнул; он заранее знал, что будет дальше.
— То же самое можно сказать и об остальных, — заметил он.
— Да, и я в полном недоумении.
— Значит, утечка не у нас.
— Не знаю…
— Если, конечно, это не вы.
— Верно. Если не я.
— Но это невозможно!
— Сэр, позвольте говорить с вами откровенно. Мне кажется, в последнее время вы стали по-другому ко мне относиться.
Им принесли кофе, и пришлось подождать, пока официантка отойдет.
— После сегодняшнего утра, после встречи с Пауэллом, — пояснила она.
Директор не спеша вскрыл пакетик с сахаром, всыпал его в чашку. Потом поднял голову и посмотрел ей в глаза.
— Я больше не знаю, кому можно доверять.
— Почему, сэр? Что изменилось?
Директор поднес фарфоровую чашечку к губам, отпил кофе и осторожно поставил чашку на блюдце.
— Я не могу дать вам осмысленный ответ. Не могу изложить свои соображения по пунктам. Просто у меня возникло такое чувство, и мне жаль, что мое отношение вас задевает. Скорее всего, вы тут совершенно ни при чем.
— Тяжелое чувство, должно быть.
— Да, неприятное. Мне кажется, что меня куда-то ведут с завязанными глазами.
Когда Тобела слез с седла у отеля «Ливингстон» в Габороне, он едва держался на ногах. Чтобы не упасть, ему пришлось опереться на своего стального коня; перед глазами плавали сверкающие звезды. Он нагнулся и подождал, пока восстановятся равновесие и зрение.
Обойдя мотоцикл, он увидел пробоины.
Две пули попали в правый багажный отсек. Аккуратные дырочки на черном поливиниле были почти незаметны. В правом отсеке находилась его сумка.
Он расстегнул ремни и вытащил сумку. Так и есть, пробита.
Тобела взял сумку и направился в гостиницу.
Ночной портье спал на стуле. Тобеле пришлось позвонить в колокольчик. Тогда портье, зевая, встал за стойку и придвинул ему анкету. Тобела начал ее заполнять.
— Вы принимаете южноафриканские ранды?
— Да.
— В это время можно где-нибудь поесть?
— Позвоните в обслуживание номеров: девяносто один. Будьте добры, ваш паспорт.
Он вручил портье паспорт. Тот наскоро сличил номер и вернул документ. Потом протянул ключ от номера.
В ожидании лифта Тобела обернулся. Портье снова заснул.
Номер оказался просторным, кровать под пестрым покрывалом — божественно мягкой, взбитые подушки так и манили прилечь.
Сначала принять душ. Сделать перевязку. Поесть, попить.
А потом спать — господи, как хочется спать!
Он расстегнул сумку и вытряхнул все содержимое на кровать. На первый взгляд ничего не пострадало, даже сумка с туалетными принадлежностями цела. Потом он взял в руки внешний жесткий диск и понял: вот оно! Обе пули угодили в середину почти квадратной коробочки, разворотив и металл, и пластмассу, и микросхемы. Все данные безвозвратно пропали.
Ничего удивительного, что звук от выстрелов был таким громким.
Со стороны Янину Менц и директора можно было принять за любовников — они сидели, склонившись друг к другу, и о чем-то тихо беседовали. Янина призналась, что диск — обманка, там нет ничего ценного, так, старье, которое Джонни хранил у себя главным образом для того, чтобы ощущать свою значимость. Это старье неожиданно пригодилось, когда он попал в беду. Тобела Мпайипели больше не представляет для них угрозы; он стал пешкой, чьи действия способны вызвать в худшем случае раздражение. Пусть себе едет дальше, самое главное происходит в Лусаке, там находятся все ответы на мучившие их вопросы.
— Там у нас четверо оперативников. Мы собираемся послать туда еще двенадцать человек, лучших из тех, что у нас есть. Мы хотим знать, кто держит Джонни Клейнтьеса в заложниках и как они пронюхали о нашей операции. Сначала я собиралась отправить в Лусаку ОБР, но потом передумала. Нам ни к чему международные конфликты; нам нужно, чтобы все было тихо. Там требуется тонкая работа. Нам нужна бесшумность, а не фейерверк.
— А как же утечка?
— Сэр, все подробности известны четверым: мне, вам, Квинну и Раджкумару. Мы все сделаем тихо, незаметно и узнаем ответ.
— Тигр в курсе?
— Тигр знает только то, что наши цели изменились. И потом, у него сейчас особое задание. По-моему, он попытается перехватить Мпайипели. В Ботсване.
— И вы ему позволили?
Янина Менц ответила не сразу.
— Тигр имеет право отомстить. Он действует на свой страх и риск.
Директор покачал головой:
— Янина, у Тигра ложные мотивы.
— У него всегда были ложные мотивы, сэр. Вот почему он так ценен.
