Они лежали рядом в темноте; она на спине, он на боку. Он не спеша знакомился с ее телом, лаская ее всю — от шеи до кончиков пальцев. Она была на седьмом небе от счастья и буквально таяла от его нежных прикосновений. После того как первый пыл остыл, он рассеянно гладил ее полную грудь, и она спросила, нравится ли ему ее тело.
— Больше, чем ты думаешь, — ответил он.
На этом ее сегодняшние опасения закончились. Она понимала, что впереди ждут другие страхи и неприятности, но они могут подождать до завтра; ей хотелось насладиться минутой, ни о чем не беспокоясь. Он нашептывал ей нежные слова, положив голову ей на грудь; его руки беспрестанно ласкали ее, и он говорил, говорил, открывая перед ней новый мир.
Капитан Тигр Мазибуко пересек границу через час после полуночи на «Фольксвагене-гольф GTI Turbo». Он понятия не имел, как Янина Менц все устроила, но машина ждала его у полицейского участка в Эллисрасе. Он показал паспорт, и дежурный молча протянул ему ключи от машины. Очутившись в Ботсване, он понесся вперед — насколько позволяли узкая дорога и темнота. По обочинам дороги, в поле, пасся скот. Он произвел мысленные подсчеты. Все зависит от того, как быстро движется проклятый пес. И все равно, ему придется остановиться, чтобы сделать перевязку. Мазибуко связался с пилотом «орикса», ненавидевшим Мпайипели почти так же сильно, как он сам. Пилот подтвердил, что Мпайипели тяжело ранен и не продержится всю ночь на мотоцикле. Когда он выпрыгивал из вертолета, то чуть не упал. А потом пилот еще выстрелил в него. Возможно, ранил.
Допустим, этот гад окажется крепче, чем они думают; допустим, он продолжает ехать…
Значит, Мпайипели где-то впереди. У него по меньшей мере два часа форы.
Удастся ли догнать беглеца?
Все зависит от того, с какой скоростью движется эта сволочь, — ему надо есть, спать, пить и заправляться.
Все возможно.
Может быть, он где-то спит. Тогда Тигр его подождет. На мосту через Замбези, там, где сливаются воды Великой реки и Чобе.
Отличное место для смерти в Африке.
Перед тем как выключить свет и погрузиться в мягкую постель, он долго сидел и смотрел на телефон. Тоска по Мириам и Пакамиле была непреодолимой. Его мучило желание позвонить. Всего один звонок. «Не обращай внимания на то, что говорят по радио, со мной все в порядке, я почти добрался, я люблю тебя». Вот и все, что он хотел сказать. Но, если телефон прослушивают, они сразу догадаются, где он, и явятся за ним.
Если бы только можно было с кем-то связаться и сообщить: «Важные сведения на диске уничтожены, ваши темные тайны больше никому не угрожают! Оставьте меня в покое, позвольте помочь старому другу и вернуться домой».
Завтра он доберется до места, завтра к вечеру он будет в Лусаке. Внутренний голос подсказывал: за Габороне больше никаких блокпостов не будет, «орикс» не станет его преследовать. Очевидно, им не хочется посвящать в подробности правительство Ботсваны, не хочется просить помощи у соседей. Возможно, его поджидают в Лусаке, но это ничего, он справится, его ведь готовили к боевым действиям в пределах города. Завтра все кончится. Ему показалось, будто он тонет в мягкой постели, падает все глубже и глубже. Он так устал! Все тело ноет. В голове мелькали яркие образы прошедшего дня. Тобела отдавал себе отчет, что пережил болевой шок, понимал, как действуют на него обезболивающие, четыре банки колы и бренди, выпитые после сытного ужина, принесенного в номер. Он мог осмыслить свои эмоции, но не мог подавить их. Он так одинок!
Это уже не в первый раз. Раньше были другие города, другие гостиничные номера, но тогда все было по-другому. Раньше у него не было Мириам.
У него никогда не было такой, как Мириам. Другие женщины были; были проститутки, официально одобренные Штази. Руководство понимало, что необходимо удовлетворять естественные потребности курсантов. В противном случае они не смогли бы уделять должное внимание подготовке. С курсантами тоже провели разъяснительную работу: не увлекаться, не влюбляться, не оставаться надолго с одной женщиной. Но его хозяева из Восточного блока не учли одного. Женщин скандинавского типа неудержимо тянет к чернокожим. Ох уж эти шведки! Что только они не вытворяли, когда он в первый раз поехал в Стокгольм. Дело было в 1982 году. В кафе к нему бесстыдно приставали три девки, одна за одной. Он не выдержал и сбежал, уверенный в том, что это заговор, какая-нибудь контрразведывательная операция НАТО. Через год Нета ему объяснила: просто они так устроены, вот и все. Агнета Нильссон, длинноволосая блондинка. Они с ней отлично развлекались в Брюсселе — целых две недели, а потом КГБ предупредил его: хватит, ты злоупотребляешь доверием, нарываешься на неприятности. Он, Тобела Мпайипели из Кейптауна, ел белый хлеб, белейший из всех, какой мог добыть, насыщался до отвала. Он насыщал тело, но не душу. Его сердце оставалось свободным до тех пор, пока он не встретил Мириам. Ему не было так одиноко даже в девяносто четвертом, когда он ждал и ждал звонка от человека, который сейчас стал министром, когда он ждал заслуженной награды, думая, что и ему тоже позволят насладиться плодами победы. Он ждал напрасно… Целыми днями он бродил по улицам, чужак у себя на родине, чужой среди своих. Тогда он часто думал об отце. Ему хотелось сесть на поезд и уехать к родителям. Позвонить к ним в дверь и сказать: «Вот я и приехал, и вот что со мной случилось». Но груз, накопленный за долгие годы, слишком сильно давил на него. Его отделяла от родителей пропасть, слишком большая, чтобы ее можно было преодолеть. Поэтому он никуда не уезжал, а возвращался к себе в комнату и терпеливо ждал обещанного звонка. Но ему так и не позвонили. Отверженный, отвергнутый — вот каким он себе казался. Постепенно чувство, что его отвергли, перешло в убеждение, что его предали. Его сделали тем, кем он стал, превратили в убийцу, а сейчас не желали его знать. Тобела уехал в Кейптаун, чтобы слышать звуки родной речи, язык предков. Через какое-то время он предложил свои услуги там, где, он точно знал, их оценят по достоинству, где его примут как равного и где он сможет принимать в чем-то участие.
Все вышло не так, как он предполагал. Нельзя сказать, что в Кейптауне ему было плохо, но он по-прежнему оставался там никому не нужным чужаком, одиночкой в толпе.
Тогда ему было не так одиноко, как сейчас. Совсем не так. Тобела беспокойно ворочался в постели. Его бил озноб. Ему снился странный сон: как будто он говорит с отцом, говорит и говорит, без конца. Что-то объясняет, оправдывается… А отец смотрит на него, качает головой и молится. Тобела заставил себя проснуться. Он вспотел, бедро ныло. Он встал, открыл кран в ванной и напился холодной воды.
Где-то перед рассветом Аллисон Хили очнулась ото сна. В голове крутилась одна мысль: решение утаить полученные от него сведения — самое лучшее решение в ее жизни.
Может быть, она все знала заранее? Все предвидела и потому преодолела страх и неуверенность?
Больше это не имело значения. Она перекатилась на бок, прижалась к нему всем телом и, счастливо вздохнув, снова погрузилась в безмятежный сон.
