В это время года Лысая Гора выглядела неплохо.
Особенно живописны были ее дворики, удаленные от широких улиц с магазинами и
присутственными местами. Затененные виноградом, с пирамидальными тополями, с
черепичными крышами, с цветущими яблонями, прекрасные места эти, казалось,
специально были предназначены мирозданием для медленной и степенной деградации.
Годы здесь проносились как дни, и если бы не бессмертие многих лысогорцев, их
жизнь просвистела бы мгновенно, как скорый поезд мимо заплеванного полустанка.
Над дорогой висела полоса зноя. Все, что было
живого (на Лысой Горе данное понятие воспринималось расплывчато), пряталось в
садах или под крышами. Лишь пустые ведра проплывали к колодцу, охраняемые от
вороватых соседей драчливыми коромыслами, или воинственно хлопал крыльями на
заборе прогонявший василисков петух.
Дважды на перекрестках попадались торговки.
Прячась в тени и болтая, они нет-нет да бросали взгляды на столики со своим
немудреным товаром. Там, на газетках, кроме семечек, обычных в этих местах,
жарились на солнце сушеные глаза, пораженные грибком ногти и какая-нибудь
экзотика, вроде позвоночных дисков великана, дающих силу в бою. Одна бойкая
торговка выложила на газетке штук пять пузырьков с каплями берсерка.
Меф забавы ради хотел купить (торговка уже
лениво завозилась, настраиваясь, чтобы подойти к столику), но Улита вежливо
сказала:
– Не спеши, родной, а то успеешь! Ты
когда-нибудь видел в Китае берсерков?
– Почему в Китае?
– Потому что это китайская подделка. В лучшем
случае там вода из лужи.
Меф разглядел пузырек и убедился, что слово
«берсерк» на этикетке написано как «биРсеРк», да и русский шрифт подобран
как-то стихийно, с миру по нитке, с гарнитуры по букве. Даже буква «И» клонила
палочку не в ту сторону.
– Неужели и сюда китайцы пролезли? –
спросил Меф с восхищением. Капли он, однако, покупать не стал.
Арей едва виднелся уже в дальнем конце улицы.
За все время он ни разу не обернулся и не проверил, успевают ли за ним его
спутники. Когда Мефодий, Дафна и Улита подбежали, то там, где мечник мелькнул в
последний раз, его уже не было. От колодца расходились две дороги. Одна –
прямая, от другой разбегались многочисленные проулки.
Мефодий хотел сосредоточиться и нашарить
отклик сознания Арея, но кто-то предупреждающе положил руку ему на плечо.
Мефодий обернулся. Ему пришлось напомнить себе, что эта молодящаяся тетка с
фарфоровыми зубами – Дафна, а заплывшая, задавленная жиром собачка – Депресняк.
Хотя и он сам, если разобраться, выглядел как хорошо отлежавшийся мертвяк. Едва
ли Даф получала наслаждение, разглядывая его.
– Э-э... да?
– Не надо магии!
– Почему?
– Видишь тех двоих?
– Где?
Даф глазами показала на две серые фигуры,
прильнувшие к земле у покосившейся ограды, обвитой виноградом. Фигуры были
небольшие, плоские, обмотанные тряпьем. Особого опасения у Мефа они не
вызывали.
– Увидел? А теперь быстро отвернись! –
велела Дафна.
– Зачем?
– Ты передаешь им силу. Когда ты на них
смотришь, даже случайно – они тебя считывают. Не давай им касаться твоего
запястья, шеи. Избегай смотреть в глаза. Ты их тревожишь. Они смутно ощущают,
что ты неправильный мертвяк. От тебя исходит сила. От таких ее не скроешь. Вон
как завозились!
– Кто они?
– Потом скажу! Хорошо, что не видят глубже
первой личины. Но все равно чувствуют... Идем отсюда! Я знаю, где Арей, –
Дафна потянула его за руку по крайней дороге.
Меф спиной ощущал, что обе плоские фигуры
упорно ползут за ними. Полоска меча, томящегося за спиной в ножнах, обжигала
ему кожу.
Глава 4
Двуликий
Поэтому у полководца есть пять опасностей:
если он будет стремиться во что бы то ни стало умереть, он может быть убитым;
если он будет стремиться во что бы то ни стало остаться в живых, он может
попасть в плен; если он будет скор на гнев, его могут презирать; если он будет
излишне щепетилен к себе, его могут оскорбить; если он будет любить людей, его
могут обессилить.
Сунь-Цзы
Ближе к вечеру Багров вновь умчался в
Серебряный Бор. Расстались они с Иркой не то чтобы в ссоре, но во взаимном
неудовольствии. Ирка знала, что почти наверняка Матвей сидит сейчас на
перевернутой старой лодке и тоскливыми глазами смотрит вдаль. Не исключено, что
кто-то из девчонок, которых много в Серебряном Бору, подойдет и сядет рядом.
«Девушки любят несчастных и таинственных», – подумала Ирка, испытывая
нечто вроде ревности.
Правда, почти сразу Ирка перестала думать о
Матвее и упорно стала пытаться забыть Мефодия Буслаева. Выкинуть Мефа из головы
вместе с его сколотым зубом, светлым хвостом и идиотскими шуточками. Она
соврала Багрову, когда сказала, что не любит Мефа. Любила, еще как.
Возможно, Багров сам был в этом виноват. Вместо
того, чтобы дать Ирке благополучно забыть ее первую любовь, вытеснить ее
собственным великодушием, умом, великолепной небрежностью сильнейшего, он
каждый день напоминал ей о Мефе. Трогал пальцами открытую рану и удивлялся, что
она не заживает.
Ирка отошла от зеркала, легла в гамак и стала
с силой раскачиваться. Она ужасно злилась на себя. Все эти годы и даже в их
последнюю встречу она вела себя с Мефом не так, как ведут себя победительницы.
Льнула к нему как глупый доверчивый щенок. Была жалка и нелепа. Робка и
неуклюжа. Старалась казаться смелой – и все делала не так.
«Влюбилась как последняя клуша!» – выругала
она себя с досадой.
Ирка хорошо себя знала. Во многих важных вещах
и особенно в любви, она была жуткая трусиха и перестраховщица. Ко всему относилась
недоверчиво. Не разрешала себе обрадоваться и расслабиться, даже когда повод
как будто имелся. Подсознательно она изначально готовила себя к поражению. А
раз так – эмоционально готовилась к худшему, как человек, который, ожидая
удара, напрягает все мышцы и даже если удара нет, все равно теряет силы.
«Аксиома № 1. В напряжении жить нельзя. Пусть
жизнь – это бой, но вести его нужно расслабленно и гибко. Я же вечно хожу с
таким лицом, словно жду, пока с балкона мне на голову свалится детская
ванночка», – подумала Ирка.
Она грызла себя каждый день, да только что
толку? Ирка не могла ни расслабиться, ни забыть Мефа, ни элементарно стать
проще.
«Я похожа на зануду, который пишет: «Исходя из
природных черт моего характера и свойств темперамента, я должен перестать быть
занудой с нуля часов завтрашнего дня. Первый отчет о борьбе с занудством должен
быть представлен письменно в личном дневнике не позднее 23 часов текущих суток.
В противном случае компания по борьбе с занудством будет считаться несостоявшейся», –
издевалась над собой Ирка.
Мысли двигались одна за другой в привычной
последовательности, проплывая как корабли по судоходной реке. Ирка же стояла на
берегу и смотрела на них. Гамак трудолюбиво раскачивался, убаюкивая ее, пока
наконец не преуспел. Глаза закрылись. Ирка уснула.
