Последней сердито хромала Улита. Туфли на
каблуках ведьма давно уже несла в руке, и, вынужденная идти босиком, то и дело
ойкала и ругалась.
– Противнее всего, наверное, занозы, –
сочувственно сказала Дафна.
– Не угадала, светлая! От заноз существуют
заговоры.
– А что тогда?
– Противнее всего – наступать на улитку.
Во-первых, заговоров нет. Во-вторых, панцирь острый, режет пальцы, и, наконец,
внутри она склизкая и противная.
Ведьма задумалась и добавила:
– А вообще тупой каламбур получился: Улита
наступает на улитку. Бррр! Гадость! Походит на разборку между близкими
родственниками.
Три четверти часа спустя Арей остановился на
берегу неширокой лесной речушки, которая здесь, в начале своего течения, еще не
была уверена, настоящая ли она река или просто зазнавшийся, разбухший после
весеннего полноводья ручей. Через речушку был перекинут деревянный мост. Тут
много лет назад и остановилось пламя. На том берегу стоял буреломный лес. Там и
начинались земли, которые Олаф считал опасными.
С минуту Арей простоял на берегу,
прислушиваясь, а затем, не касаясь моста, шагнул в воду и стал переходить ручей
вброд. Меф, Дафна и Улита последовали за ним. Вода едва доходила до пояса. Дно
было топким и илистым. Меф ощущал, как ноги проваливаются в раскисшую грязь.
Там, где нога увязала, на воде сразу расплывалось мутное пятно.
У противоположного берега дно дало уклон.
Мефодий увидел, как Арей провалился по грудь, а затем, оттолкнувшись, прыгнул в
высокий камыш и выполз за берег. Меф без колебаний последовал его примеру.
Цепляясь за камыш, он порезал руку острым краем. Выступила кровь. Арей заметил
это и нахмурился.
– Здесь ни одна капля крови не может пролиться
незамеченной, – сказал он.
Последней, уже после Дафны, на берег выбралась
запыхавшаяся Улита. Река, журча, уносила вниз по течению расплывшиеся пятна
глины, зализывая, как собака раны, свое взбаламученное дно.
– Меня просто трясет! Ненавижу ходить пешком!
Почему мы не можем телепортировать? Ну позязя! – сказала она возмущенно.
Арей красноречиво посмотрел на секретаршу и
ничего не сказал. С одной стороны, он как будто много позволял ведьме, а с
другой – не любил, когда она слишком уж увлекалась и сокращала дистанцию.
Дистанция – главное понятие социального бокса.
– Ну хорошо, нельзя так нельзя. Тогда давайте
вызовем Мамая! Пусть найдет какой-нибудь взорвавшийся вертолет... Все-все,
молчу! Не надо поедать меня глазками! Да, я уставшая слабонервная женщина и не
стоит развивать эту тему!
Теперь они продвигались вперед осторожно. Арей
то и дело останавливался и ненадолго замирал. Шевелиться в такие минуты никому
было нельзя. Тем более странно, что при всем том шли они не по бурелому, а
держались тропы.
– Бурелом – самый очевидный путь. Его выбирают
те, кому есть, что скрывать. К тому же звуки в нем разносятся дальше. И потому
тропа безопаснее, – негромко пояснил Арей.
Вскоре он остановился у дерева, на стволе
которого была схематично вырезана человеческая голова. Точно такая же голова
помещалась с другой стороны тропы.
– Здесь, – процедил Арей сквозь зубы.
– Что – здесь?
– Еще одна граница. Не люблю это место. Оно
всегда здорово тянет силы. Нечто вроде заглота, да только параллельные миры тут
ни при чем, – сказал мечник.
Теперь он шел решительно и быстро, уже почти
не скрываясь, но и не останавливаясь. Похоже, тут скрыться было уже невозможно.
Лес редел.
Неожиданно – причем Меф готов был поклясться,
неожиданно даже для Арея – послышался конский топот, и навстречу им по тропе
проскакали трое на взмыленных черных конях. Всадники были в плащах, под
которыми угадывались кольчуги. Лица скрывали маски. Никакого оружия при них Меф
не заметил, но оно могло быть и под плащами. Во всяком случае беззащитными
всадники не выглядели. От их неподвижных грузных фигур и тяжелых коней исходила
скрытая угроза. Она сквозила как холодный ветер в дверную щель.
– Смотри в землю! В землю! – звенящим
шепотом приказал Арей.
Арей, а за ним и остальные, отошли на край
тропы, пропуская всадников. «Кто мы для них? Старая ведунья, две ведьмы и
мертвяк. Мелочь в общем-то», – подумал Меф. Всадники проскакали совсем
близко, едва не сбив их конями. Мефодий увидел мокрые от пота подпруги, клочья
пены на лошадиных губах и блестящие кольца уздечек. Из конских ноздрей на него
душно пахнуло серой. И еще одно бросилось в глаза: крупная, очень бледная рука
последнего всадника, сжимавшая уздечку.
Взгляд Мефодия, задержавшись на руке, невольно
скользнул по ней к плечу и выше. На секунду его глаза встретились с узкими
щелками, прорезанными в маске последнего всадника. Словно пар обжег ему
роговицу глаза. Меф заморгал, затряс головой, ослепленный, растерянный. Все это
длилось не больше мгновения. Всадник отвернулся. Проскакал.
Арей, склонившись в фальшиво-смиренном
поклоне, дождался, пока опустеет тропа. Меф видел его настороженный взгляд,
прикованный к спинам всадников. Даже когда всадники скрылись за поворотом, Арей
стоял и слушал.
– Кто это такие? Почему мы не... – начал
Меф.
Он тер глаза, пытаясь восстановить зрение,
пока не понял, что защитная энергетическая аура у его головы почти пробита.
Даже не пробита, а прожжена в двух местах (правый и левый глаз) с той
легкостью, с которой гвоздь, раскаленный над газовой плитой, протыкает
пластмассу.
Меф внезапно очень ясно понял, что если бы
конь не проскакал, унося всадника, и контакт их глаз продлился бы чуть дольше,
он утратил бы зрение, а возможно, и жизнь.
«Глаза и мозг выпиты. Череп изнутри оплавлен», –
вспомнил он слова Олафа.
– Говорили тебе: смотри в землю! На силу
понадеялся? Ну-ну! Если бы кони не боялись их до такой степени, ты был бы уже
мертв, – раздраженно сказал Арей.
– Кто это был?
Арей пожевал губами.
– Беглые стражи из Нижнего Тартара... На
Чумном кладбище есть прямой ход в Тартар. Фактически единственный в этом мире.
На короткое время он открылся и кое-кому удалось вырваться. Мои агенты на Лысой
Горе что-то почуяли и пытались их остановить... – процедил он сквозь зубы.
– Но почему мрак заточил своих стражей в
Тартаре?
– Закон бытия. Тяжелое опускается вниз. Легкое
поднимается наверх. Это те, кто был слишком жесток для Верхнего Тартара.
Ненависть подавила у них разум. Они нежелательны даже для Лигула. Слишком
яростны, слишком порочны. Не признают ничьей власти, плохо выполняют приказы,
рвут своих с неменьшим удовольствием, чем чужих. Понимаешь?
– Нет.
– Есть такое хорошее качество: самоконтроль.
Даже братва опасается явных психопатов и отморозков. Никогда не знаешь, когда
их сорвет с катушек. Для своих они опасны не меньше, чем для чужих. Бойцовая
собака не должна рвать хозяина и не должна без команды ни на кого бросаться.
Это железное правило. Если оно нарушается, от собаки избавляются.
