– Но-но, блондинка, а вот грубить не надо!
Поверь, если бы я захотела, то стала бы такой горячей, что ты сварилась бы
заживо! – возмутилась подзеркаливающая Гюльнара.
Дафна ворвалась в ангар, пробежала несколько
шагов и остановилась, озираясь. Она не знала, ни с кем будет сражаться, ни как.
Однако сражаться ей не пришлось. Почти сразу Даф стало ясно, что они опоздали.
Битва уже завершилась.
* * *
Бывают вещи, которые невозможно объяснить с
точки зрения логики. Логика безнадежно курит на балконе, роняя вниз красные
кометы окурков и поплевывая на крыши припаркованных машин. Хотя, если
посмотреть на дело с другой стороны, единственной случайностью в мире было
возникновение самого слова «случайность». Произошло это, видимо, в момент,
когда первый питекантроп шарахнул дубинкой по черепу первому неандертальцу и
после, зажатый им в ращелине скалы, пытался ввести его в заблуждение фразой: «Ты
чего, брат? Я ж случайно».
Одной из таких логически необъяснимых вещей
было то, что Мефодий Буслаев был перенесен Гюльнарой в ангар спустя ровно
полторы секунды после того, как там появились убийцы из Нижнего Тартара. Все
трое уже устремлялись к Эссиорху, когда меч Древнира без замаха легким
движением отрубил – почти сбрил – одному из них кисть, сжимавшую саблю. По
неизвестной причине на этот раз кисть не спешила прирастать. Правда, успех был
сугубо временный. Боец из Нижнего Тартара мгновенно повернулся к Мефу гнилым
черепом и, подобрав клинок, атаковал Буслаева левой рукой, в то время как его
отрубленная кисть уже резво подползала к Мефу. Ее синие пальцы шевелились, как
паучьи лапы. Из обрубка с торчащей костью сочилась мутная слизь.
Проскочив сквозь строй врага, Меф пробился к
Эссиорху. Кареглазов забился под верстак и, обняв колени, сидел там с хитрым
видом, прикидывая, о чем ему теперь долго будет о чем рассказывать за пивом
друзьям.
Заметив Мефа, Эссиорх удивленно вскинул брови.
Он, видно, не совсем еще понимал: на чьей стороне Меф, и не он ли привел сюда
тартарианцев.
– Привет, светлый! – буркнул Меф
небрежно, чтобы хранитель не зазнался. Свету и тьме положено держать дистанцию.
Эссиорх не остался в долгу.
– Привет, наследник не помню чего! –
отвечал он в тон.
Видя, что Эссиорх настороженно поглядывает на
его меч, Меф повернулся к нему спиной. Уж что-что, а в спину уважающий себя
хранитель никогда не атакует. Именно поэтому хранителей не особо много и
осталось, пусть даже и в Прозрачных Сферах.
Дальнейшее общение стало проблематичным. На
них напали. Как все опытные стражи мрака, беглецы из Тартара исчезали и
возникали внезапно. Будто на танцплощадке ночного клуба, когда в кромешной тьме
прожектор начинает отстреливать короткие серии серебристых лучей.
Меф наносил удары быстро, не задумываясь,
больше внимания уделяя защите, чем атаке. Одновременно он стремительно
перемещался, понимая, что стражи, исчезнув, будут пытаться материализоваться у
него за спиной. Рубящих ударов Меф избегал, предпочитая колющие выпады снизу
или в голову. В плане защиты они были более безопасны, позволяя не приближаться
к противнику ближе, чем это было разумно.
Отморозки из Нижнего Тартара действовали
быстро и слаженно. Появление Мефа не вызвало у них особого удивления. Да и
вообще никаких чувств темные стражи не проявляли. Эмоционально они были чуть
сложнее отбойного молотка.
Теперь же, пока один тартарианец с полыхающим
полукругом сабли наскакивал на Мефа, другой гнался за Эссиорхом. Тот торопливо
припоминал ускользающую из памяти формулу защитного огня и, улепетывая, швырял
в противника кусками мрамора и гранитными головами. Кареглазов уныло пыхтел,
наблюдая, как очередная его работа разлетается в куски.
Эссиорху приходилось хуже, чем Мефу. Он не
имел преимущества Дафны, которая, атакуя стражей на Лысой Горе, находилась все
же на приличной высоте. А тут попробуй-ка высвободи силу, когда за тобой
несутся по пятам. Страннее всех вел себя третий страж из Нижнего Тартара,
появившийся позднее других. Отбежав, он отшвырнул клинок и стал делать нечто
совсем необычное. Наклонился и, удерживая в руках что-то невидимое, теперь
пытался поднять его. Во всей фигуре заметно было огромное мучительное усилие.
Эссиорх всмотрелся в него и вдруг вспомнил.
– Меф!.. Кареглазов! Глазай закрывай!
Глазай! – заорал он что было мочи, производя на свет до сих пор не
существующее властное и емкое слово «глазай».
«Он спятил! Меня же убьют!» – подумал Меф,
едва успевая отбиваться.
Третий страж разжал руки. Незримое и страшное
с низким гулом понеслось к полу и...
Меф все же успел интуитивно сделать то, о чем
кричал ему Эссиорх. Закрыл глаза. Тугая волна воздуха, похожая на волну от
пронесшейся электрички, толкнула его, однако он устоял. Решив, что опасность
миновала, Меф попытался открыть глаза. Слишком рано.
Пустота. Мрак. Страх. Буслаеву показалось, что
он задохнулся. Он не видел своих рук. Не ощущал движений. У него не было глаз,
слуха, дыхания. Меф даже не знал, продолжает ли он еще сражаться. Мозг отдавал
приказы, пытаясь исполнить нечто вроде веерной защиты, но вот слушался ли его
меч? И был ли вообще меч? Вокруг не существовало ничего, кроме сгущенной тьмы.
Меф заорал, пытаясь докричаться до Эссиорха, но не услышал своего голоса.
Мефа не удивило бы даже, скажи ему кто-то, что
его тело распылено по галактикам. Мало ли какую силу могли высвободить
тартарианцы? Время остановилось. Стало липким и противным, как забытый на
подоконнике растекшийся пластилин.
«Может, меня уже убили? И я мертвый...» –
подумал Мефодий.
На всякий случай он не прекращал веерную
защиту, одновременно пытаясь перемещаться. Однако все движения стали для него
сугубой абстракцией. Тела не существовало. Даже если бы его ранили, Буслаев
едва ли ощутил бы это.
«Считаю до десяти и останавливаюсь. Потому что
меня точно убили и рыпаться глупо», – сказал себе Меф, однако прежде, чем
он произнес «четыре», огненный сполох прорезал мрак.
В сгустившейся тьме распустился сияющий
огненный цветок. Меф ожидал, что вот-вот он погаснет, но бутон не погасал. Он
то уменьшался до крошечной искры, то вновь выстреливал несколько коротких
ослепительных вспышек. Цветок и ободрял, и утешал, и поддерживал, и давал силы
бороться. Это был сгусток света и радости. Казалось, можно смотреть на цветок
бесконечно, не желая ничего больше. Никогда прежде Меф так не желал света и так
к нему не стремился. Это была нить, держась за которую, он выползал из
затягивающей его зыбкой трясины мрака.
Вспышки становились чаще и одновременно
бледнели. Пятна острого света расползались, заполняя пространство. Мало-помалу
Буслаев обрел ощущение времени. Вот уже из мрака проступили стены ангара и его
собственный, бестолково рассекающий пустоту меч. Меф с удивлением смотрел на
кисть, которая, вращая клинок, уверенно пропарывала им воздух. Это было нелепо
и даже немного граничило с идиотизмом, потому что на Мефодия больше никто не
нападал.
