Аня куда-то исчезла. Хаврон услышал плеск
воды.
– Ты где? Иди сюда!
Умываясь, Эдя узрел в зеркале свое лицо и
озадаченно присвистнул. Будь он актером, с карьерой пришлось бы завязывать. Под
правым глазом чернел фонарь. Нос медленно, но неуклонно опухал. В жизни все не
как в кино, где герои обмениваются мощными ударами, падают с небоскребов, а
после расходятся с цветущими здоровьем физиономиями и с такой же укладкой
волос, как до драки...
За своим плечом в зеркале Эдя увидел девушку.
– Не шевелись! – строго сказала Аня,
поднимая руку. Эдя почувствовал, как что-то обожгло ему скулу и переносицу.
– Ой! Щиплет, – пожаловался он.
– И хорошо, что щиплет. Теперь йод!
– Не надо йод! Йодом будет некрасиво, –
запротестовал Хаврон.
Аня засмеялась.
– Ты так заботишься о своей красоте? –
спросила она.
– На внешность мне плевать. Или почти плевать.
Но мужчине несолидно ходить измазанным йодом. Побитым можно, а с йодом нет. Это
хуже, чем мальчишка в зеленке.
– Ты и ведешь себя как мальчишка. Это он тебя
так отделал?
– Какой еще он? – недоуменно спросил Эдя.
По необъяснимой причине он почти забыл о драке. Так, какое-то мелькание.
Аня испытующе посмотрела на него. Наивный и
одновременно пристальный взгляд.
– Тот мужчина, с кем ты дрался. Юрий.
– Похоже, что он. Ай!
Эдя вновь ощутил покалывающее прикосновение
ватки.
– Опять кровь пошла. Тебе не больно? –
спросила Аня.
– Не больно. Но ты явно недоиграла в детстве в
медсестру.
Не слушая, Аня продолжала деловито промывать
рану.
– Тут справа у тебя какой-то шрам. Ты что,
часто дерешься?
– Бывает, что и часто. Но все больше
полосами, – признал Эдя.
– И сейчас у тебя полоса?
– Вроде того. А так я человек тихий. Вилка со
стола упадет, я уже вздрагиваю, – с лицом хронически врущего пионера
сообщил Хаврон.
Опустив руку, Аня посмотрела на порозовевшую
ватку.
– Спасибо тебе. Это, наверное, судьба, –
вдруг сказала она с посерьезневшим лицом.
– Какая такая судьба?
– Ты уже второй раз появляешься в такие
минуты, когда... ну ты понимаешь... В принципе в этой ситуации не было ничего
критического. Ты мог бы и не бросаться на Юрия. Он бы все равно ушел. У него не
хватило бы духу ударить меня. Я первая дала ему пощечину.
– Ты поступила правильно. Мужчина должен
держать себя в руках, – важно сказал Эдя. В эти минуты он искреннейшим
образом забыл, как сам регулярно доводил свою сестру.
– На него это мало похоже... – задумчиво
сказала Аня. – Обычно Юрий никогда не вел себя так, но сегодня он был в
ярости. Ты с ним не знаком?
Эдя удивился.
– С кем, с Юрием этим? Конечно, нет.
– Тогда тем более странно. Никогда не видеть
друг друга, и вдруг такая ненависть! Вы рвали друг друга как звери в лесу!
– А если бы я сказал, что мы знакомы: тогда
рвите на здоровье? – улыбнулся Эдя.
Аня растерялась. Своим вопросом в духе Сократа
Хаврон поставил ее в тупик.
– Нет. Но тогда ненависть может накапливаться
постепенно. Капля за каплей. И потом прорывает. Понимаешь?
– Моя твою понимаешь, – заверил Эдя и
вдруг ревниво спросил: – А кто тебе этот Юрий?..
Аня пожала плечами.
– Никто. То есть не совсем, конечно, никто. Он
человек, которого я знаю и, который, как мне кажется, меня любит. Я закончила
институт культуры и, как это часто бывает, пошла работать в фирму, не имеющую к
культуре никакого отношения. Фирма торгует оборудованием для упаковки
продуктов. Горячая упаковка, пакеты, термопленка и так далее. У этой фирмы два
совладельца – один из них Юрий. Я проработала там год, а три месяца назад ушла.
– Из-за этого типа?
– Не только из-за него. Сама работа была не
для меня. Допрос окончен?
Эдя что-то промычал, чувствуя, что
неосторожным вопросом нарушил хрупкую легкость их беседы. Сейчас же что-то
изменилось. В ванной, где они с Аней стояли, стало вдруг тесно. Эдя обнаружил,
что лампочка горит тускло, увидел крючок с полотенцем на приоткрытой двери и
выглядывающий из коридора поблескивающий стеклами шкаф. Вещи наплыли со всех
сторон, хотя только что их не существовало. Чужие вещи.
– А что ты вообще делал в моем подъезде?
Что-то я не слышала лифта. Следил за мной? – спросила Аня с подозрением.
– Не следил. Искал, – ответил Эдя так же
сухо, как прозвучал вопрос.
– Зачем?
– Хотел узнать, все ли с тобой в порядке.
Аня поморщилась.
– Хочешь сказать, что в прошлый раз я вела
себя как истеричка, от которой нужно прятать ножницы?
– Ну ножницы не ножницы, а мосты точно.
– Значит, ко мне тебя привела исключительно
жалость? Ты что, член секты сострадательных гуманоидов? – спросила Аня.
Эдя многозначительно промолчал. В
психологической войне, которую вот уже много тысячелетий ведут мужчина и
женщина, каждое несказанное слово стоит двух сказанных.
– Хочешь чего-нибудь съесть? – предложила
Аня, так и не дождавшись ответа.
Эдя деловито кивнул и направился на кухню.
Когда он проходил мимо холодильника, тот затрясся и задрожал не в такт, ощутив
исходящую от Эди опасность.
Опустившись на табуретку, Эдя посмотрел на
стол. На столе лежало несколько клочков бумаги, странно, почти бессмысленно
исчерченных простым карандашом. Эдю это удивило. Обычно так калякают дети,
однако этот рисунок определенно не был детским.
– Тебе чай с сахаром? – спросила Аня.
– Можно, конечно, и чай с сахаром. Но
вообще-то предпочтительнее кофе с колбасой, – не задумываясь, отвечал
Хаврон.
– Ты прямо как мой дядя. Он тоже не любил
чайковского с сахарковым. Требовал кофейского с колбасейским, – не
удивившись, сказала Аня.
– Я вечный дядя. Теперь до гроба из дядей не
вылезешь, – проворчал Эдя.
Пока Хаврон пил кофе, Аня сидела рядом. Они
говорили о чем-то легком, избегая опасных тем. Аня взяла карандаш и неосознанно
стала водить по бумаге. Эдя выжидал, видя, что она совсем не смотрит на лист.
Если окликнуть ее сейчас, она уронит карандаш и непонимающе уставится на свои
каракули.
– Слушай... Помнишь ты рассказывала, что
уколола руку, когда просовывала ее в решетку водостока? – спросил Эдя
словно невзначай.
