– Я не уколола. Мне в нее точно впилось
что-то...
– В правую?
– Ну да, а что?
– Да ничего. Так просто, – сказал Эдя,
стараясь не смотреть на ее кисть.
Наконец Аня отложила карандаш и устало стала
тереть лицо.
– У меня весь день болит голова. И
одновременно чудовищное беспокойство. Не сидится на месте. Хочется встать и
куда-то идти. Сама не пойму, что такое, – пожаловалась она Эде.
– Ты очки не надевала? – спросил Эдя.
Аня посмотрела на него почти с ужасом.
– Сегодня нет, – ответила она тихо.
Эдя протянул руку и осторожно взял лист. Как и
предыдущие, он представлял собой переплетение случайных линий. Экспериментируя,
Эдя то удалял лист от глаз, то приближал, то переворачивал страницу. Даже
заставил себя не моргать, чтобы вызвать слезу и сделать взгляд расплывчатым. В
хаосе линий смутно угадывалось что-то цельное. Вот только что?
– Дай очки! – приказал Эдя.
– Зачем?
– Дай!
Аня пошарила в сумке и протянула ему очешник.
Эдя решительно взял очки. Надел их и сразу ощутил назойливое, бесцеремонное
давление артефакта. Мир стал дробиться. Распадаться на клубки энергий.
Стремительных, быстрых, случайных. Они соприкасались, как тонкий дым из
множества курительниц, сплетались на бесконечно краткий миг, тут же
расплетались и, сохранив свою целостность, уносились куда-то.
Эдя встал и, заставляя себя не отвлекаться,
уставился на лист сквозь стекла очков. Смотрел он не так уж и долго, но
внимательно. Изучив первый лист, он последовательно изучил и остальные три. Аня
услышала, как он удовлетворенно хмыкнул.
Затем Хаврон стащил с переносицы очки и
придвинул их вместе с листом к Ане.
– Посмотри!
– Зачем?
– Посмотри! – повторил Эдя.
Аня взяла очки и, не надевая, обреченно
поднесла их к глазам.
– Три лица и дом с табличкой адреса?
Да? – спросила она, поочередно взглянув на все три листа.
Эдя кивнул.
– Три лица и дом, – согласился он.
– Примерно такой же дом я видела вчера во
сне... Думаю, это он и был.
– А лица? – сразу спросил Эдя.
– Лиц я не видела. Только дом. Кроме дома, там
было еще что-то. Что-то главное, небольшое, красное... Я проснулась, но так и
не смогла вспомнить.
* * *
Меф подпрыгивал на заднем сиденье «УАЗа», то и
дело стукаясь носом о плечо сидевшей у него на коленях Дафны. Несмотря на то
что это было плечо любимой девушки, носу от этого легче не становилось. Мамай
вел машину как камикадзе.
Склонившись так, что лицо почти касалось
лобового стекла, хан сосредоточенно крутил баранку. Его бритый затылок матово
поблескивал. Меф уже даже не оглядывался, когда они во что-нибудь врезались.
Эссиорх, мчавшийся на мотоцикле вслед за «УАЗом», едва успевал изменять
вероятностный поток и предотвращать жертвы.
– Если это называется «ехать тихо, не
привлекая внимания», то хотел бы я видеть, что в его представлении «ехать
громко»! – сердито сказал Эссиорх.
– Успокойся, дорогой! Нас не вычислят. Я
накладываю заклинания двойничества на все проезжающие машины. Даже нашего
Тухломошу и того заглючило бы, – успокоила его Улита.
Мефу надоела тряска, и он сделал Мамаю
внушение единственно понятным тому способом. Мамай неохотно внял. Машина
поехала спокойнее. Слева от Мефа сидели Ирка и Багров. Антигон, улюлюкая,
подпрыгивал в багажнике. Ему одному сумасшедшая гонка доставляла удовольствие.
Даже при том, что он имел хорошие шансы вылететь на шоссе. Однако уважающего
себя кикимора такими пустяками не напугаешь.
Не успел Меф расслабиться, что он больше не
подскакивает, как Даф сделала неосторожное движение затылком и заехала ему в
нос.
– Ой! Это не я! – сказала Даф, хотя
отрицать очевидное было нелепо. Дафна, разумеется, прекрасно это поняла и
засмеялась.
– Ну вот! Уже и ты! – ворчливо сказал
Меф, потирая нос.
– Что «уже и я»?
– Уже и ты врешь, как остальные.
– Кто врет? Я?
– Не оправдывайся! Все девушки врут. Светлые
они, темные или просто серые мышки – неважно. Патологически врут. По сто раз в
день. Взять ту же Нату – это вообще уникум. Позвони ей, когда она обедает, она
скажет, что голову моет. Сто раз ее спроси – сто раз соврет!.. Но Ната ладно!
Другие не лучше!
Даф негодования Мефа не разделила.
– Тут надо еще разбираться, что, зачем,
почему. Валить все в одну кучу – все равно, что выливать чай в суп. Какая
разница? Все равно живот один. Разобрался?
– Не очень.
– Объясняю. Ложь бывает трех видов: ложь во
спасение, беспардонная ложь и ложь творческая. Ложь спасительная – это еще
сравнительно простительный вид лжи. Например, девушке не хочется тащиться на
свидание, ну просто не хочется и все, а ее достают. Отказать в лоб нельзя,
человек обидится, вот девушка и выдает нечто вроде: «Ой, я бы с удовольствием!
Но мне на один вечер книгу принесли! Она мне для курсовой нужна», или «Ты
знаешь, а у сестры моей бабушки завтра день рождения. Я ей пирог делаю». И
плевать, что пирог уже три часа как готов, а книга – это так, отговорка.
Понимаешь? – сказала Даф.
– Не-а, глупости она какие-то говорит.
Книга... пирог... – непреклонно заявил Меф.
– Почему глупости? – удивилась Дафна.
Она заметила, что Ирка повернулась и
внимательно, изучающее, без всякой симпатии на нее смотрит. И Дафне захотелось
намеренно казаться хуже, чем она есть.
– Ну раз она соврет, ну два, а потом парень
все равно поймет, что его динамят, – продолжал Мефодий. – Я бы на
месте этой девушки сделал так. Если парень не нравится, надо честно сказать:
«Милый, нам не по пути! При следующей попытке пригласить меня на свидание –
отрежу нос!»
Даф расхохоталась и хохотала так долго, что
Депресняк с тревогой посмотрел на нее и принялся умывать ухо. Он не любил
громких звуков, за исключением тех, что сам производил по ночам, призывая в
гости кошек, находившихся от него, судя по силе мява, километрах в двенадцати.
– Чего ты хохочешь? – недовольно спросил
Меф.
– Какое счастье, Буслаев, что ты не девушка!
Это у тебя в голове все по полочкам. Девушка же часто и сама себя не знает.
Нужен ей этот парень или не особо и нужен. Это только в кино все ясно, и то
потому, что оно идет всего полтора часа, – Даф мягко коснулась руки Мефа.
На всякий случай, чтобы он не принял на свой
счет. Парни порой обижаются из-за такой ерунды, которую любая подруга приняла
бы не моргнув глазом.
