Вскочив, Евгеша заметил, как два комиссионера
выволокли из-под разбитого стола Нату и потащили ее к окну. Тащили они ее
странно – за ручку чемодана, в который Ната, мало что соображая, вцепилась
мертвой хваткой. Поспешив к Вихровой на помощь, Евгеша снес одному из
комиссионеров голову. Второй комиссионер, которому Чимоданов отрубил топором
кисть, выпрыгнул в окно. Это было сигналом к отступлению.
Комната опустела. Лишь отрубленные конечности
на полу и мутные глинистые пятна повсюду доказывали, что только что здесь кипел
бой. Нападавшие отступили, исчезнув все тем же способом – через выбитое стекло.
Выглянув в окно, Мошкин различил внизу влажное пятно. Кажется, кто-то из
комиссионеров не успел вовремя дематериализоваться.
– Надо же... фуф! Я жив! – удивленно
произнес Чимоданов.
Он пыхтел как паровоз, в трубе которого
застрял не в меру любопытный кочегар.
– Какой-то тупой... фуф... был бой! Конечно,
это комиссионеры, но все же... фуф... странно, что мы живы... – продолжал
он, немного отдышавшись.
Евгеша вытер покрытый глиной меч о шторы.
– Мне вообще показалось, что им нужны были не
мы. Разве нет? – спросил он.
Ната открыла глаза и деловито оглядела поле
боя.
– Да, точно. Им нужен был чемодан нашего
маньячного гнома! Они все лезли ко мне, а еще точнее к чемодану!
Петруччо посмотрел на отрубленную кисть,
вцепившуюся в ручку его красного чемодана.
– Не, – нервно сказал он, –
ерундистика! Натурально ерундистика! Выдумали тоже!
* * *
Эдя Хаврон недовольно выглянул в окно. За
окном в три ряда стояли машины. Теперь, когда преимущество скорости пропало, с
высоты автобуса они казались жалкими и тесными коробочками.
– Этот проклятый автобус никуда не идет!
Идиотизм какой-то! Я не удивлюсь, если водитель вылезет и оправится пить кефир.
Ему-то что! Рабочий день все равно идет, – проворчал Хаврон.
– Просто мы попали в пробку. Можно подумать,
ты первый день в Москве, – сказала Аня умиротворенно.
Ее голова доверчиво лежала у Эди на плече.
– Ты же сама говорила, что мы спешим. А теперь
сидишь и не нервничаешь!
– Я никогда не нервничаю! Ну или стараюсь не
нервничать.
– Почему?
– Повод нервничать есть всегда. А то и десяток
сразу. Глупо надеяться, что когда-то наступит день, когда ни одного повода не
будет. А раз так – зачем дергаться? – заявила Аня.
– А у меня наоборот. Если я в какой-то день
хотя бы чуток не попсихую, значит, я уже умер, – сказал Хаврон.
Автобус, наконец, тронулся и пополз. Аня
взглянула на номер дома. Нет, до того, что они увидели в хаосе линий, еще
далеко. Аня задумчиво стала следить за пешеходами. Когда автобус стоял,
пешеходы обгоняли его, когда трогался – автобус обгонял пешеходов. Какого-то
высоченного, в броском красном свитере мужчину, шагавшего прямыми ногами, точно
ножками циркуля, они обгоняли три или четыре раза. И соответственно те же три
или четыре раза он обгонял их.
– И почему люди, встретившись, должны
расставаться? Какая несправедливость! – сказала Аня.
– Ты это о каких людях, о близких? –
непонимающе спросил Эдя.
Как реалист до мозга костей, он мыслил
абстрактно лишь тогда, когда у него не было другого выхода.
– Нет, не о близких. Близкие-то как раз
расстаются редко, а потом почти всегда встречаются. Я о других людях. Каждый
день я вижу сотни людей: мужчин, женщин, стариков, детей. В транспорте, на
улице, в магазине. Мы смотрим друг на друга, как чужие, иногда спрашиваем о
пустяке, например: «Где тут ближайшее метро?», но чаще даже и не спрашиваем, а
сразу расстаемся. Расстаемся равнодушно и не жалеем об этом. А ведь мы никогда
больше не встретимся.
– Зачем же так пессимистично, может, и
встретитесь, – утешающе сказал Хаврон.
Он не видел большого смысла встречаться с теми
людьми, у кого он спросил, который час, даже если предположить, что они
ответили ему вежливо, а не «что, на телефоне посмотреть лень?».
– С одним из ста, может, встретимся, и то не
вспомним уже о предыдущей встрече. Город слишком большой. Ты улыбаешься? Думаешь,
это сентиментальные бредни?
– Не-а, – сказал Эдя. – Не думаю. У
меня вообще философия кота: поел-поспал, поел-поспал. И так ежедневно. Если
навязчивая мысль и посещает меня в последние годы, то только вот какая. Жизнь –
это игра, в которой каждый следующий уровень сложнее предыдущего. Едва ты
приноровился, правила усложнились.
Взгляд Ани стал вдруг напряженным.
– Вот он, этот дом! – крикнула она и,
вскочив, забарабанила в двери замершего в очередной раз автобуса.
Водитель неохотно открыл двери. Хаврон и Аня
выскочили на дорогу, не доезжая остановки, и быстро пошли по газону. Перед ними
был тот самый дом, который возник недавно в танце случайных линий.
– Вроде он, – согласился Эдя. – А
теперь что, ищем тех типчиков, лица которых мы видели?
– Да.
– Веселенькая задачка. Тут несколько
подъездов. Что дальше? Ходим по всем и трезвоним в двери?
Анина рука оставила ладонь Хаврона и нырнула в
сумочку.
– Ты уверена? – спросил Эдя с
беспокойством.
– Уверена, – сказала Аня и без колебаний
надела очки.
Стекла остро блеснули. Хаврон увидел, как Аня
поочередно оглядела все подъезды и направилась к одному. Двигалась она быстро,
уверенно. По лестнице они поднимались пешком. Изнеженный лифтом Хаврон ворчал,
что не нанимался портить новенькие ноги.
Наконец Аня остановилась у одной квартиры и
кивком указала на нее Эде. Дверь выглядела заурядно. Никакого магического
сияния, насколько мог видеть Эдя, от нее не исходило. И вообще ничего не
исходило. Коврик лежал чуть наискось. На той же площадке стоял детский
велосипед, видно, принадлежавший соседям.
– Интересно, что мы сейчас скажем? «Извините,
граждане, но мы вас видели в волшебных очках и все про вас знаем. А ну
признавайтесь, как вас зовут и что вы натворили?» – сказал Эдя.
Аня не улыбнулась. Хмыкнув, Эдя подошел к
дверям и позвонил. Звонок пискляво откликнулся где-то в глубине квартиры.
Долгое время ничего не происходило. Хаврон приложился ухом к двери.
– Да нет там никого. Все тихо! – заявил
Эдя и позвонил еще раз.
– Есть. Я знаю, что есть, – уверенно
сказала Аня.
Эдя собирался дать третий, завершающий звонок,
как вдруг дверь рывком открылась. Хаврон, навалившийся на нее плечом, едва не
упал. На пороге стояли двое подростков. Один – высокий, немного растерянный,
был с мечом, другой, маленький и взъерошенный, как воробей, только что
искупавшийся в луже, – с боевым топором. За их спинами, в глубине коридора
маячила девица с очень подвижным, постоянно меняющимся лицом. Эдя торопливо
отвернулся, интуитивно ощутив, что смотреть на него опасно.
