В данный момент он был больше озабочен тем,
чтобы его не укусила вырывающаяся Улита.
– Кто закупорил?
– Валькирии. Минут десять отсюда никто не
выйдет! Даже я, – спокойно заметил Эссиорх.
Сообразив, что Улиту можно больше не держать,
он отпустил ее. Ведьма рванулась к лестнице, однако в двух шагах от ступеней
остановилась и осторожно ощупала рукой преграду.
Поняв, что они в ловушке, а вместо них там,
наверху, сражаются валькирии, Арей вышел из себя. Для мечника было невыносимо
осознавать, что кто-то бьется вместо него. Принимать же услугу от света для
него, барона мрака, унизительно вдвойне.
Несколько минут он метался как тигр в клетке,
то и дело подбегая к шару. Битва заканчивалась. Глиняшек становилось все
меньше. Стражи из Тартара телепортировали первыми.
– А валькирия-одиночка хороша! Она вообще
ничего не боится! – заметил Меф, наблюдая в шаре, как Ирка бросается в
самую гущу боя.
Таамаг и та вела себя осмотрительнее. Да, она
сражалась как медведица и медведица яростная, однако про защиту не забывала, и
огромный ее паж со щитом постоянно находился рядом, чего нельзя было сказать об
Антигоне, который пыхтел со своей булавой где-то совсем в стороне.
Остальные валькирии, включая Филомену,
предпочитали издали атаковать врага копьями.
– Одно дело ничего не бояться, и совсем другое
– желать погибнуть. Обычно, если человек чего-то хочет, он это получает, –
проворчал Арей.
Он ощущал себя глубоко униженным. Еще бы,
барон мрака, а вынужден отсиживаться в безопасном убежище, пока там, наверху,
кто-то решает его судьбу. Его дарх пуст, а собственные магические силы
ограничиваются возможностями меча и тренированного тела. И это все. Любой
слабенький кинжал, заговоренный не глубже второго уровня, и он, Арей, лишившись
тела, отправится в Нижний Тартар, где ему будет мало пользы от бессмертия.
Битва завершилась. В хрустальном шаре Улита
увидела, как валькирия-одиночка о чем-то переговорила с другими валькириями,
после чего те исчезли. Арей истолковал все по-своему, но в принципе верно.
– Узнаю валькирий. Подали копеечку и хватит.
Можешь продолжать трясти ладошкой дальше, – сказал он.
Продолжая смотреть в шар, он яростно метнулся
к лестнице, чтобы проверить, исчезла ли преграда, и едва не сбил с ног
шарахнувшегося Петруччо. Тот с птичьим писком отскочил. Арей споткнулся о
красный чемодан, стоявший прежде у его ног.
Возможно, в другое время это позабавило бы
мечника, но не сейчас. Одинокая искра перестает быть одинокой, если ей
посчастливится встретиться с бочонком сухого пороха.
– Это что еще за дрянь? А, я спрашиваю! Чего
ты его вечно таскаешь? – гневно крикнул мечник.
Крик стража – это не крик простого смертного.
Услышать его непросто. Услышать и сохранить самообладание – сложнее вдвое.
Петруччо застучал зубами, мигом забыв все выученные с детства слова. Осталось
лишь одно вечное слово – «мама», да и то в данном контексте как-то подвисало,
утрачивало семантический смысл и сохраняло лишь эмоциональный.
Шагнув к чемодану, Арей с силой пнул его.
Чемодан описал в воздухе дугу и врезался в стену. Крышка отлетела. Из
перевернутого чемодана посыпалось старое серое тряпье – не то вышедший из моды
плащ, не то мешковина. Арей нагнулся и дернул ткань за край. Ткань
развернулась. Под ней серебрились шесть дархов с прилипшей к ним влажной
землей, под которой они, похоже, не так давно были скрыты.
Арей недоверчиво и жадно уставился на них,
рванулся. Мефу, который смотрел на него, почудилось, будто лицо мечника
размазалось, стало гибким и пластилиновым, как у комиссионера, а на его месте
проступили сотни других лиц. Меф недоверчиво заморгал, через несколько
мгновений лицо Арея стало прежним.
– Откуда это? – прохрипел Арей, адресуя
вопрос не столько к дрожащему Чимоданову, сколько к провидению. – Клянусь
Тартаром, откуда?
Мечник бросился к дархам и, не касаясь их,
провел над ними раскрытой ладонью. Дархам это не понравилось. Они попытались
свернуться, как ежи. Пытались уползти. Корчились, как брошенные на угли черви.
Ощетинивались ломкими иглами. Даже издали Мефодий ощущал исходящий от них жар.
Дархи оберегали свое содержимое.
Меф испытал недоумение. Он всегда считал
дархов чем-то неодушевленным, вроде спиральных елочных игрушек. То же, что он
видел теперь, опровергало его прежние представления.
Голос Арея дрожал. Он упал на колени и навис
над дархами. Его скрюченные, как лапа коршуна, пальцы скользили над дархами, не
касаясь их.
– Два – на четверть. Еще два – на треть. Два,
проклятье, почти не заполнены. Но если сложить все вместе, должно
хватить! – бормотал он.
Растерянность Арея продолжалась недолго. Не
прошло и минуты, как он взял себя в руки. Движения стали скупыми, собранными.
Схватив со стола магическую газетенку, сложенную так неудачно, что фотографии
двух лютых врагов – лысегорских политиков – забыли о парадных улыбках и смогли
вцепиться друг в друга зубами, Арей нетерпеливо расстелил ее рядом с чемоданом.
В его руке возник короткий нож с широким лезвием. Дархи скручивались, как
улитки, трусливо попытались расползтись. Один, видя, что спасения нет, даже
попытался атаковать Арея спешно выращенным ядовитым шипом, однако шип встретил
лишь лезвие ножа.
Не позволяя дархам расползаться, Арей быстро и
ловко расправлялся с ними. Зазубриной на ноже поочередно поддевал, подбрасывал
и быстрым четким движением рассекал на лету. Расколотая сосулька переставала
сворачиваться, теряла способность к магии преображения и падала на газету, как
разбитая елочная игрушка. Поочередно переворачивая лезвием ножа ее половины,
Арей бережно высыпал эйдосы и сгребал их клинком к центру газеты. Опустошенные
дархи он толок ручкой ножа в порошок.
Меф ощутил на запястье сильные горячие пальцы.
– Слышишь? – нервно спросила Даф.
– Что слышу?
– Неужели не слышишь, Меф? Как ты можешь этого
не слышать? Они тут рядом, они кричат. Они рвутся сюда, но магия не пускает их.
Голос Даф перешел в нервный шепот. Она не
отпускала Мефа, тянула его к себе, пряталась за него, как ребенок прячется от
сильного встречного ветра за растущей в поле березой.
– Они понимают, что они уже мертвы. Им хочется
дотянуться до нашего горла... Разорвать нас, схватить!
Мефу казалось, что Даф бредит, но лишь до тех
пор, пока он сам не закрыл глаза и не услышал краткий яростный вопль,
раздавшийся в миг, когда рукоять ножа Арея коснулась последнего расколотого
дарха. Ничего более жуткого и ненавидящего прежде ему не приходилось слышать.
Это была голая ненависть, лишенная всех прочих, декорирующих ее чувств и
побуждений.
Послышался гул, точно от летящего снаряда.
Нечто безмерно могучее ударилось в еще не исчезнувшую защиту, поставленную
валькириями. Арей быстро выпрямился с мечом в одной руке и ножом в другой.
Однако оружие не потребовалось.
