Землистая щека, волосы, странно белое,
чужеродно плоское ухо, перекошенный рот. Сознание замедлилось. Отдельные части
никак не складывались в целое. Наконец она поняла и завизжала. Когда у нее заканчивалось
дыхание, она переводила его и визжала снова. Меф схватил ее и насильно повернул
к себе, чтобы Дафна не смотрела.
– Успокойся! Не смотри! Все хорошо! –
утешающе бормотал он, гладя ее по плечам и спине. Даф перестала кричать, только
вздрагивала.
Улита присела на корточки и, не дотрагиваясь,
стала разглядывать разбивший стекло предмет.
– Надо же! Голова. Из катапульты, что ли, ее
метнули? Ни сетка не остановила, ни защитная магия, – сказала она
озадаченно.
Арей бросился к окну, выглянул, однако снаружи
никого уже не было. Барон мрака понял это сразу. Меч исчез из его руки. Арей
неторопливо подошел, наклонился и, без особых эмоций, как капустный кочан в
сетке, поднял голову за длинные светлые волосы. Лицо наискось рассекала ножевая
или сабельная рана. Правый глаз смотрел кровавым провалом.
Арей внимательно изучил голову, хмыкнул и
подул ей на лоб. Голова исчезла.
– Не ошибусь, если скажу, что это была голова
Дафны. Хотя она и изуродована, узнать ее легко, – сказал мечник.
– Настоящая? Не муляж? Не глина? –
непонимающе спросил Меф, прижимая к себе тихо плачущую Дафну.
– Вполне настоящая. Кто-то вырастил Дафну или
скорее подобное ей биологическое существо с помощью магии, отрезал голову и
подбросил нам. Довольно сложный и трудоемкий процесс.
– Зачем?
Арей вытер ладонь о штаны.
– Такой способ обычно применяют, когда
стремятся предупредить или запугать. Но ведь никто не испугался? – спросил
барон мрака с особым, настойчивым выражением.
– Никто, – выговорила сквозь слезы
Дафна. – Но ей... мне было не больно?
– Думай сама. Это был мычащий бессловесный
клон, не обладающий ни твоей силой, ни способностью соображать. Его вырастили
слишком быстро, чтобы он сумел чему-то научиться. Но ему было больно, –
жестко сказал Арей.
– В следующий раз мы клонируем Лигула и будем
отрабатывать на нем колющие удары! Пытать его раскаленным железом! –
сквозь зубы произнес Меф.
Почему-то, хотя явных доказательств не было,
он не сомневался, что угроза исходит именно от горбуна.
Арей усмехнулся краем рта, помолчал.
– Зачем же клонировать, когда есть оригинал?
Только много ударов здесь едва ли пройдет. Его хорошо охраняют. Но даже одного
точного удара может быть вполне достаточно. Отсечь голову и разбить
дарх, – негромко произнес он.
– ???
– И будь осторожен. Слова материальны. Тот,
кому они предназначены, всегда услышит, – продолжал мечник.
Мефодий недоверчиво смотрел на него.
– Вы предлагаете мне... – начал он.
Арей сделал быстрое движение указательным
пальцем, и голос замер в горле у Мефа.
– Не надо имен. Я ничего не предлагаю. Я
только рассуждаю. Допустим, случится невероятное чудо, и Лигул погибнет. Упадет
на перочинный ножик или подавится горошиной... Но подумай вот о чем! Трон мрака
пуст быть не может. Ты готов занять его? Тогда, может, готов к резне, которая начнется
сразу после гибели Лигула, если трон останется не занят?
Меф, к которому голос так и не вернулся,
вопросительно посмотрел на Дафну. Та быстро и незаметно мотнула головой.
– И еще одно, – задумчиво продолжал Арей,
глядя на разбитое стекло. – У меня почему-то нет железной уверенности, что
это сделано по приказу Лигула. У нас слишком мало фактов. Думаю, разгадку нам
придется искать на Лысой Горе.
Глава 2
Тревожное утро Валькирии-одиночки
Страсть часто превращает умного человека в
глупца, но не менее часто наделяет дураков умом.
Ф. де Ларошфуко
В каждый конкретный момент жизни существует
хотя бы одно препятствие, которое мешает расслабиться и ощутить себя
счастливым. Бывает, что таких препятствий два или три, но чаще все же одно.
Мелкое, досадливое, назойливое. У каждого оно свое и потому всякому другому
кажется пустяком. Для кого-то это достающий одноклассник/однокурсник. Для
другого – прыщи на лбу. Для третьего – пустой карман. Для четвертого отсутствие
близкого человека или, напротив, слишком назойливое присутствие того, кто
считает себя таковым.
Кажется, если вот сейчас взять и отбросить это
единственное, вытащить занозу, то жизнь станет праздником. Разве не так все
устроено, что через каждые год-два все предыдущие проблемы становятся смешными,
а те люди, которых раньше боялся, кажутся жалкими? И смешно, и досадно: неужели
этот прилизанный толстячок, трусливо пропускающий все машины на дороге, –
бывший начальник, отравлявший жизнь? А этот лысеющий и грустный мужчина с
коляской, в которой сидит диатезный младенец – бывший жених, ушедший к другой?
А сутулый и смущенный шкет, застенчиво сующий влажную ладошку, тот самый
дворовый хулиган по кличке Ржавый, встречи с которым боялся настолько, что в
собственный подъезд решался проскочить лишь под охраной взрослых?
Но вот нет уже ни одноклассника, ни прыщей,
есть деньги и близкие люди, но как по волшебству появляется какое-то иное
препятствие, и от ожидаемого счастья тебя отделяет новая стена. И опять все как
прежде. Кусаешь губы и вновь чего-то ждешь.
Иллюзия состоит в том, что человеку кажется,
будто избавившись от одной занозы, он не обретет другой. Работа стражей мрака в
том и состоит, чтобы поддерживать эту иллюзию. В нужный момент добавлять на
хребет человека новый вес проблем по мере того, как бедолага приспосабливается
к прежним нагрузкам. И тогда измотанный, обессилевший, отчаявшийся человек
падет...
Главное вовремя понять, что всех камней с
дороги не уберешь. Видимо, счастье не в том, чтобы избавиться от одного
препятствия и сразу обрести другое, но чтобы быть счастливым, вопреки всему.
Наши беды не снаружи – они внутри нас. Никто не способен устроить у нас в душе
такой мрак, какой мы сами себе устраиваем и причем совершенно бесплатно.
Именно об этих противоречивых вещах думала
валькирия-одиночка лежа утром в гамаке. Обычно бывало так: она просыпалась на
рассвете и размышляла, не делая ни одного лишнего движения. Серьезная травма,
от которой ее исцелил только шлем валькирии, с раннего детства приучила Ирку к
созерцательной неподвижности. Это было лучшее время для мысли – свежее,
утреннее, обостренное. Именно в этот час она понимала многие вещи, которых в
другое время просто не замечала или не обращала на них внимания. Часов около
шести Ирка засыпала вновь, примерно на час или на полтора, после чего вставала уже
окончательно.
Дверь скрипнула. Ирка поспешно закрыла глаза.
Антигон просунул в щель голову, подозрительно огляделся и уставился на
валькирию. Кажется, мерзкая хозяйка спит. Лицо спокойное, разве что бледное.
Антигон шмыгнул лиловым носом и, вернувшись за перегородку, поставил булаву в
угол.
