Посидел немного на сундуке, заменявшим ему
кровать, и стал возиться: колоть полено на щепки, растапливать печку-буржуйку.
Обычная утренняя история. Скоро мерзкая хозяйка проснется и захочет есть. Это
только на словах она терпеть не может кашу. Пригорела, от котелка не
отшкрябаешь, да и котелок мыть, мол, надо. А чего его мыть, когда через
час-другой в нем же варить картошку на обед? Картошка-то в мундире, не все
равно ей, в каком котелке полеживать?
Лес не ресторан, а он, Антигон, не повар.
Разве что Багров принесет порой чего вкусное, подкормит валькирию. Иной раз
индейку, в другой раз – две-три пиццы, а то и целый обед из ресторана.
Некромаги всегда умеют устраивать быт. Вот только вопроса, откуда взял, им
лучше не задавать. Так спокойнее.
Для стряпни Антигону потребовалась вода. Воду
они хранили снаружи, в ведре, висевшем на гвозде у люка. Иначе на крошечной
кухне было не развернуться. Кикимор потянул люк и внезапно понял, что на люке
не было защитных запуков. Ну и дела! Они что, всю ночь провели без магической
защиты? Кикимор стал лихорадочно припоминать, ставил он с вечера запуки или
нет, но так и не вспомнил и в наказание сильно дернул себя за рыжие бакенбарды.
«Антигон славный! Антигон все помнит! Думай,
башка, думай!» – сказал он и ударил себя кулаком по носу. В выпуклых глазах
сразу выступили слезы. Кикимор удовлетворенно кивнул. Этого он и добивался.
Оно-то понятно, что молодая валькирия
относится к низшей магии небрежно, без должного уважения, да только не от большого
это ума. Небось и лапоток с домовым отказалась перетащить на веревке в «Приют
валькирий». А перетащила бы, было бы на кого хозяйство перекинуть. Он-то,
Антигон, не настоящий чистокровный домовой, а так, ни то ни се.
Но так или иначе утро наступило. Ежедневник
жизни решительно открылся на новой странице.
* * *
Днем Ирка и Матвей Багров сидели в «Приюте
валькирий» и беседовали. Все окна в вагончике были распахнуты настежь. Погода
снаружи славная, радостно-весенняя. Молодая листва, промытая дождем, была того
невероятного цвета, который в обычное время встретишь только у салата. Воробьи
производили радостную суету в ветвях боярышника. Казалось, вся природа ждет от
наступающего лета чего-то особенно хорошего.
Антигон прохаживался поблизости и
меланхолически шмыгал носом, роняя на практике все, что можно было уронить лишь
в теории. Подразумевалось, что ему поручено сварить кофе. С другой стороны,
медленнее Антигона с поручением справился бы только вампир, в принудительном
порядке переведенный на томатный сок.
– Небось Мефодию Буслаеву ты кофе быстрее
делал! – дразнила его Ирка.
– Вы меня уже сто раз этим попрекали,
тошнотская хозяйка! Дохляндий Слоняев мог убить госпожу! Антигон спасал ей
жизнь! – огрызался наследник кикиморы.
– Жизнь спасают другими способами! Оружием! Не
угощая гадов кофе! – заявил Матвей Багров. В последнее время любое, даже
случайное упоминание о Мефе раздражало его до крайности.
Антигон посмотрел на Багрова и замерцал носом,
алкоголическим по сути, но ехиднейшим по существу.
– Тебе самому не надоело, некромаг? Если бы
можно было убить языком, в последние три месяца ты бы прикончил Дохляндия
Слоняева раз триста, – вкрадчиво заявил потомок домового и кикиморы и
отправился в соседнюю комнату грохотать чайником.
Багров смутился. У него достало ума признать,
что Антигон прав. Меф стал его занозой. С тех пор, как ученик волхва понял,
кого любит валькирия-одиночка, он думал о Мефе даже чаще, чем об Ирке.
Ненависть – чувство более мучительное, нежели любовь, особенно если к нему
примешивается уязвленное самолюбие.
Ирка потянулась как кошка. В такое утро
чувствовать себя несчастной было нереально. Жизнь и веселье переполняли ее. На
столе лежал разрезанный ананас и большой кусок ветчины, в котором торчал
охотничий нож. И то и другое принес, разумеется, Багров.
– Откуда? – спросила Ирка неосторожно.
– Что, нравится? Мне тоже нравится. В мертвяке
одном нашел, – небрежно отвечал Матвей.
– Ветчину???
– Прости. Я думал, ты про нож
спрашиваешь, – сказал Багров.
Ирка схватила со стола зачитанный учебник
сербского языка (ей органически требовалось постоянно чему-то учиться) и,
смеясь, бросила его в Багрова.
– Мимо! Книги нельзя бросать плашмя. Нужно
вкручивающим движением, стараясь попасть переплетом в кадык! –
назидательно заявил Багров.
– В следующий раз так и сделаю. Причем запущу
не тонким учебником, а энциклопедией. А пока скажи: ты мог бы полюбить глупую
женщину? – спросила вдруг Ирка. Вопрос возник сам собой. Заранее Ирка его
не продумывала.
Матвей наклонился и, подняв учебник, сдул с
него пыль.
– Это в порядке демагогии или деловое
предложение? – уточнил он.
– Это просто вопрос. Серьезный.
– Ну хорошо. Тогда и я, так и быть, стану
серьезен. Глупую и радостную женщину или глупую и раздраженную?
– А что, такая уж большая разница?
– Колоссальная. Радостная женщина по
определению не может быть глупой. Даже если бегает босиком под дождем, ест снег
и бросается книгами... И потом кто тебе сказал, что ты глупая?
– Опять двадцать пять! Ты можешь все стрелки
не переводить на меня? Есть такое слово «абстракция», – сказал Ирка.
– А есть такое понятие – «долгое динамо».
Девушка не говорит ни «да», ни «нет», но и не отпускает тебя.
Ирка оскорбилась.
– Это я тебя не отпускаю? Антигон, открой
дверь!
– Я не нанимался двери открывать! –
сердито отвечал кикимор.
– Антигон, сейчас схлопочешь! – крикнула
Ирка.
– Ага, дождешься тут, как же! Поцелуи одни.
Хоть бы пинок разик дала, а то не допросишься. Те валькирии, которые думающие,
они небось каждый день своих оруженосцев по мордасам утюжат! Заботятся, значит,
чтобы все путем! – проворчал кикимор, плевком в пространство показывая,
что он думает по этому поводу.
– Так тебя целуют? Старик, как бы я хотел
оказаться на твоем месте! – воскликнул Багров.
Ирка смутилась. Она в самом деле нередко
бросалась тискать и целовать Антигона, когда ей бывало весело. Уж очень потешно
он ругался и отбивался.
Кикимор хмуро уставился на Багрова. Уступать
ему свое место он явно не собирался.
– Мечтать не вредно. Мечтать опасно, –
резонно отвечал Антигон.
Ирке за это захотелось расцеловать его снова.
Видя, что против него ополчилась не только Ирка, но и Антигон, Багров вспылил.
– Знаешь, валькирия, чего ты действительно
хочешь?
– Ну и чего?
