Трасса, вернее, ее остатки, была срезана, словно бритвой. Часть склона по правую руку — съехала к реке, часть по левую руку — ушла вниз, в огромный овраг. Скальную породу выдавило наружу — от нее по грунту, словно продолжая бывшую дорогу, шел каменный гребень. Со стороны въезда все это было похоже на спинной хребет гигантского динозавра, выбирающегося из-под завалов. Тут не то, чтобы проехать — пройти было невозможно. Сергеев и Молчун это поняли с первого взгляда.
— Есть дорога, — сказал Сергеев, оглядывая склон, ведущий к Днепру. — Вдоль берега. Надо вернуться — это недалеко. И вниз километров пять.
Молчун с сомнением посмотрел на смесь бетона, проржавевших стальных прутьев арматуры, битого кирпича, кусков асфальта и пластикового мусора, покрытую снегом до самого низа, где все терялось в дымке начинающихся сумерек, и покачал головой.
— Я и сам не уверен, — согласился Михаил с готовностью. — Хотя той дорогой ездил. Давно это было. Можем попробовать объехать с другой стороны. Это дальше.
Молчун пожал плечами.
— Здесь не пройдем, — Сергеев заглушил надсадно кашляющий мотор и достал сигареты из нагрудного кармана даренной Равви куртки. — Ты видишь, что творится? Тут танком не проедешь. Ничем не проедешь. Точно говорю. Только пешком. Пешком пойдем?
Молчун подумал и покивал.
— Тогда мотоцикл надо спрятать. Если бросим — украдут или раскурочат. Место поищи, пожалуйста.
Молчун, оседлавший коляску, вскочил, потянулся так, что хрустнули суставы и улыбнулся своей боевой улыбкой-оскалом.
— Я свою карту смотрел, — продолжил Сергеев, закуривая. Трофейные сигареты горели легко, распространяя вокруг запах настоящего табака. — Есть тут где пошарить. После встречи сходим. Это в западной части, почти в бывшем центре. Там и хранилище, вроде, есть. Кстати, карта говорит, что где-то здесь, на въезде, был огромный магазин. Вот там где-то, — он показал рукой направление, — справа.
Молчун посмотрел на него с удивлением.
— Вижу, — сказал Сергеев с грустью и опять окинул взглядом заснеженный склон уходящий вниз, в накатывающуюся белёсую мглу. — Сам вижу, что нечего там ловить. Ладно, ищи место. Будем прятать Росинанта. Ты хоть знаешь, кто такой Росинант, темнота?
Молчун, уже отошедший прочь на несколько шагов, оглянулся и кивнул.
— Ну, да… — сказал Михаил в четверть голоса и потер ладонью лоб, — я же сам тебе и рассказывал. Хочешь, могу еще рассказать?
На этот раз парень улыбнулся более искренне. И кивнул.
— Ладно, сегодня не обещаю, а завтра — обязательно устроим литературные чтения, — пообещал Сергеев, — а пока — давай найдем какое-нибудь место, чтобы спрятать тарантас. Идти в город надо. Время позднее. Скоро стемнеет, а тут и по светлому проводник нужен.
Через десять минут поисков была найдена ниша пробитая в остатке бетонной стены, размерами словно созданная для мотоцикла с коляской. Плита, наполовину растрескавшаяся, закрывала вход в нее и от посторонних глаз, и от сильного дождя или снегопада.
— Бывшая заправка, — сказал Сергеев, рассматривая развалины. — Эх, если бы еще и дозаправиться!
Обычно, заправки расположенные в таких местах потрошили с первой же послепотопной осени. Когда стало ясно, что помощи ждать неоткуда, границы закрывают, и придется зимовать без отопления, без света и без надежды на то, что завтра ситуация исправится. Народ быстро понял, что и горючее завозить в Зону никто не будет и все оставшиеся на виду заправочные станции были разграблены. Но благо, существовало масса станций народу не известных: на предприятиях, базах, в военных частях и других местах, закрытых для доступа либо завалами, либо тоннами речного ила. Либо заранее, еще до Потопа, сокрытых настолько качественно, что постороннему не найти. Для знающих людей, вроде Равви, Сергеева или расстрелянного недавно атамана Кульбаки, или доныне живого, очень хорошо Сергееву и Молчуну известного, атамана Супруна — горючее в Зоне было. И они знали, что хватит его еще на много лет. На Севере, у самой границы, где сегодня безраздельно царило Капище, горючки тоже было хоть завались. Там фронт Волны был узок и высота невелика. Да и на юге, в Крыму, где от отката моря пострадала только прибрежная зона в начале топливо даже не экономили. Но это быстро прошло. После первого татарского бунта и до Примирения немало хранилищ просто сожгли в междоусобной бойне и лафа закончилась. Теперь в мирном объединенном Крыму ослы и лошади составляли самое большое достояние.
Беглый осмотр подтвердил правоту Михаила — емкости были разрыты (и не поленились же!) и пусты. Они втащили мотоцикл в нишу, одели рюкзаки и, выйдя наружу, аккуратно привалили вход плитой. Получилось просто здорово. С десяти шагов тайник не рассмотреть.
Дальше их путь пролегал по той самой «спине бронтозавра», которую Сергеев заметил при въезде. Шагать по засыпанной строительным мусором, стеклом и ржавым железом земле было трудно. Единственно, что радовало: булек здесь быть не могло. Внизу, там где земля наползла на русло, справа, у оврагов — нужно было держать ухо востро, а здесь главным было не покалечиться об острый прут, торчащий из куска бетона, не порвать связки на стыке «сыгравших» под тяжестью тела бетонных плит.
И, как выяснилось, не попасть под автоматную очередь.
Когда осела пыль и бетонная крошка от первого десятка выстрелов, Сергеев, уже лежа в укрытии, высмотрел среди обломков кирпичной стены черную бандану Молчуна, и едва не заорал в голос: «Слава дилетантам!». Зажать-то их зажали — это проще простого, прижать кого-то к земле огнем из автоматического оружия, а вот удержать на этой позиции после того, как ни в кого не попали — тут уж фигушки!
Тут же, словно в ответ на его мысли, черная бандана исчезла и через полминуты возникла десятью метрами левее. Сергеев высунулся из своего убежища и тут же юркнул за спасительный слой бетона, как суслик в нору. Стрелок, месторасположение которого Михаил хотел определить, всадил в плиту короткую очередь. Михаил резко сместился вправо, к противоположному краю плиты, где лежал проржавевший в сито огромный, как спутниковая тарелка, таз, весь покрытый шелушащейся черной эмалью, обрывки какой-то ткани, и снова выглянул, подразнивая противника. Не этот раз он заметил шевеление метрах в тридцати — стрелковое гнездо среди нагромождения асфальтовых глыб. В момент, когда он прянул обратно, в укрытие — там, на позиции стрелка, сверкнуло и пули забарабанили по бетону, с визгом уходя в стремительно темнеющее небо.
Сергеев переполз обратно, на три метра левее и перевел дух. Отсюда он мог видеть Молчуна, который тоже осматривался.
— Интересно, — подумал Михаил, — стрелков два или три? Как бы не прошибить, нехорошо получится, если их три.
Он посмотрел на спокойного, как всегда Молчуна и показал ему три пальца. Молчун покачал головой и тоже поднял руку, сигнализируя Сергееву.
Четверо.
Глазастый малыш. Всех усек, наверное, когда палили в первую минуту, потом только перепроверил. Хладнокровный, как северный олень, нечего сказать.
