– Да. Мне будет нужно твое мнение о достоверности одного документа. Если мы решим, что он не подделан, то я попрошу поддержки на случай публикации.
– Поэтому ты вспомнил о моем конфликте с Ядином?
– Это одна из причин.
– Ну, для ниспровергателя авторитетов я слишком стар и умудрен опытом…
– Есть и вторая причина. Я читал твои монографии о рукописях, написанных на арамейском и древнееврейском языках, и, как я помню, ты ими владеешь…
Профессор Кац пожал плечами и рассмеялся.
– Пожалуй, больше нет, чем да. Я сносно читаю на обоих языках, но только если материал не очень сложен. В любом случае, каждый древний текст полон семантических неопределенностей, и даже имея достаточно большой словарный запас, можно не понять, о чем идет речь, особенно если слова вырваны из контекста…
Наткнувшись на насмешливый взгляд Каприо, Рувим запнулся на полуслове.
– Кому я это все говорю? Прости, Чезаре, это все мои преподавательские привычки!
– Я понимаю. Речь идет о нескольких фразах, написанных на древнееврейском в самом тексте, и пометке на полях, сделанной на арамейском. Не думаю, что у тебя могут возникнуть сложности.
– Почему ты не послал мне копию электронной почтой?
– Мне бы не очень хотелось, чтобы информация об этом документе стала достоянием общественности.
– Ты не доверяешь почте? – удивился Кац. – Или не доверяешь мне? Неужели ты думаешь, что если бы ты попросил меня хранить молчание…
– Я доверяю тебе, Рувим, – перебил его Каприо и смешно задвигал седыми кустистыми бровями. – Но до тех пор, пока то, что я собираюсь тебе показать, существует только в одном экземпляре, без электронных копий, мне спокойнее. И тебе будет спокойнее, поверь.
– Просто какой-то детектив!
– Думаю, что ты сам придешь к тому же мнению, – профессор Каприо встал, стараясь скрыть, что уставшая от ходьбы спина разгибается с трудом и он, для того, чтобы выпрямиться, вынужден опираться на край стола. – Я выйду к воротам, чтобы встретить тебя к шести тридцати утра…
– Так рано? – спросил Рувим с изумлением.
– Братья встают рано. Служба каждый день с трех до шести. Мы сможем поработать до завтрака. Завтрак в обители прост, но чрезвычайно вкусен, друг мой. Думаю, что ты давно не пробовал такой вкусной еды. Буду рад разделить с тобой трапезу. Кстати, я не смогу поужинать с тобой, но не думаю, что у тебя возникнут проблемы с выбором места. В полутора кварталах отсюда есть превосходная и недорогая таверна. Скажи, что ты гость монастыря, и тебе дадут скидку. Мелочь, а приятно! Мы, археологи, люди небогатые…
Он улыбнулся, и из-под усеянной мелкими пигментными пятнами и морщинами маски вдруг выглянул тот самый Чезаре Каприо, которого профессор Кац знал много лет назад. Тот, который исчез, когда умерли его жена и сын, превратился в отшельника, доживающего свои дни за стенами древнего православного монастыря на маленьком островке в юго-восточной Греции.
– Увидимся утром, – сказал Рувим Кац. – Ты не представляешь, как я рад видеть тебя, дружище. И как я рад, что ты вспомнил именно обо мне.
– В мире не так много людей, которым можно доверить тайну, – ответил Каприо. – В особенности такую. Я буду ждать у ворот.
Они пожали друг другу руки, дверь хлопнула, и профессор Кац остался один.
Из окна было видно вечернюю лазурь моря, проходящий мимо белый пароход внушающих уважение размеров да несколько рыбацких фелюг, спешащих от берега на вечерний лов. Если мысленно убрать с картинки паром, то вполне можно было бы представить себе, что за окнами не двадцать первый, а одиннадцатый или даже первый век. В остальном менять пришлось бы немного. Стереть ластиком воображения антенны и спутниковые тарелки с крыш низких, одноэтажных домов, убрать асфальт, оставив мощенные камнем дорожки да коз, шастающих по склонам, ведущим к вершине…
В остальном – все было так же или почти так же. Ветер трепал немногочисленные пыльные кроны олив, бросал волны на скалы у берега, и недовольное море отплевывалось соленой пенной слюной. Где-то ближе к закату сильный восточный ветер начал стихать, и болтавшаяся на пологой волне в некотором отдалении тарида
[72]
смогла подойти к причалу, чтобы высадить нескольких пассажиров…
Глава 16
Греция, остров Патмос. Сентябрь 1054 года
Человек, сошедший на берег с тариды последним, был невысок, но и не низок – самого что ни на есть среднего роста, с блеклым, незапоминающимся лицом и походкой, выдающей в нем опытного кавалериста. Одежда на нем тоже была лишена каких-либо отличительных признаков, но однозначно указывала на то, что прибывший – не грек: греки так не одевались. Трудно было с первого взгляда понять, богат или беден путешественник, но легкий плащ, переброшенный через плечо, был схвачен искусно сделанной фибулой, серебряной, с камнями, а на ногах приезжего красовались мягкие, сшитые из превосходно выделанной кожи сапоги, сами по себе стоившие никак не меньше пяти золотых. Уверенность в том, что на берег сходит не бедный паломник или поиздержавшийся купец, добавлял меч на левом боку в потертых, но по-прежнему красиво инкрустированных ножнах.
Пройдя по выбеленным солнцем доскам пристани, человек шагнул на дорогу, ведущую от берега вверх, быстро присел на одно колено, коснулся правой рукой земли и, поднимаясь, перекрестился.
Лишь после этого прибывший огляделся вокруг.
Солнце уже ощутимо клонилось к закату, на пристани суетилось с десяток людей, быстро и споро разгружавших судно, несколько разноцветных коз щипали пробивавшуюся среди камней траву на сорок локтей выше по склону. Пахло морем, пылью, разогретыми скалами и рыбой.
Приезжий стащил шерстяную шапочку, прикрывавшую достаточно обширную лысину, зажмурился, отчего уши его странно задвигались, и с удовольствием принялся принюхиваться к запахам, которыми полнилась гавань. На голове путешественника выделялся лиловый рубец шрама – когда-то, сравнительно недавно, год либо два назад, он получил тяжелую рану, оставившую след на черепе и лишившую его верхней четверти левого уха, но остался жив, что при таком ранении было удивительно.
Но принюхивался пришелец недолго. По узкой тропе, летящей вниз между скал в стороне от сравнительно пологой дороги, уходящей к поселению, ссыпался горошиной чумазый малец – чернявый, босой, в немыслимо рваной одежке.
– Калиспера!
[73]
– выдохнул он, не отдышавшись, и затараторил по-гречески, зашепелявил, выплевывая слова. – Калиспера, господин! Для того, чтобы передать послание, мне надо знать ваше имя… Скажите мне, пожалуйста, ваше имя, господин!
Мужчина с невыразительным лицом мазнул взглядом по мальчишке, на мгновение задумался, а потом, не торопясь, произнес:
