— А ты ей? — вопросом на вопрос ответил Стас и, вдруг захохотав, ткнул друга в плечо. — Не переживай, старичок, без девушки не останешься! В Москве гламурную блондинку себе отхватишь с ногами прямо от самых ушей… Хотя, скорее, она тебя, сыночка богатенького папаши!
— Иди ты знаешь куда?
— Знаю, но не пойду, и не уговаривай!
Вернувшись с семейного совета, Джина объявила, что единогласно было принято решение временно поселиться на втором, недостроенном этаже коттеджа Кузнечихиных.
— Но почему? — удивился Артем. — У нас и места больше, и дом давно достроен!
— Извини, но мои боятся твоего отца, — пояснила Джина.
— Но почему? — повторил Артем.
— Просто боятся, и все. Неосознанно.
— Его и учителя боятся, мне завуч говорила, — добавил Стас.
— Ага, боятся! — возмутился Артем. — А как только деньги на ремонт нужны, директор тут же ему звонит!
— Кому еще звонить? — усмехнулся Стас. — Моему, что ли, временно безработному?
— Тем более что мой отец с Кузнечихиным-старшим, оказывается, приятели. — Джина повернулась к Стасу. — Ты в курсе был?
Тот кивнул:
— Видел пару-тройку раз, как они на веранде водку глушили…
— Я так и знал, что папа и здесь мне все испортит… — пробормотал обиженный Артем.
— Не грусти, старичок, помни о мобильной блондинке, что ждет не дождется тебя в столице. Всех ведь уже извела! Когда да когда приедет из своей иркутской задницы принц с яйцами золочеными, Артемка свет Беликов!
— Иди ты… — отмахнулся тот, направление не обозначив.
— Какая блондинка? Это вы о чем? — живо заинтересовалась Джина.
— Все о своем, о девичьем…
Дальнейшие выяснения, весьма девицу заинтересовавшие, были прерваны торжественным въездом на школьную автостоянку кортежа, состоявшего из двух представительского класса авто, легковушки местного телеканала, автобудки на базе японского грузовичка и походной кухни в придачу.
Как вскоре выяснилось, к погорельцам прибыл кандидат в депутаты областной Думы Николай Тимофеевич Алексеев, как всегда, благообразный, румяный, напоминающий чем-то господина Чичикова из «Мертвых душ». Одет он был в строгий костюм и отрекомендовал сам себя на мгновенно возникшем митинге как бизнесмена и мецената.
Начал он с того, что выразил соболезнование родственникам погибшей бабушки, а также всем, потерявшим жилье. Пообещав, что власти их в беде не оставят, от себя лично привез для раздачи всем желающим одеяла, спальные мешки и медикаменты. Также он сообщил, что всем семьям, которые будут размещены в хандабайском лицее, он обеспечит трехразовое горячее питание и за свой счет построит в новом поселке десять благоустроенных домов.
Все это, конечно же, снималось на камеру.
— Пиар, — презрительно заметил Артем.
— Ну и пусть, — возразила Джина. — То, что он делает, нужно людям!
— Побольше бы такого пиара, — согласился с Джиной Стас. — Пусть бизнес лучше деньги на благотворительность тратит, чем на яхты за полмиллиарда евро.
— Настоящие меценаты помогают анонимно! — заспорил Артем.
— Да пусть хоть так, лишь бы помогали!
Артем еще что-то доказывал, но Стас спорить с ним перестал. Он понял вдруг, что у него самого и у Джины, с одной стороны, и у Артема совершенно разное представление о жизни, вероятно врожденное. И отношение к деньгам, и многое, многое другое… Как только Стас не замечал этого раньше?
Когда кандидат в депутаты закончил речь, вперед пробился пожилой мужчина из местных, хандабайских.
— Где намечается постройка нового поселка? — спросил он кандидата.
— Насколько мне известно, на старом месте, — ответил тот.
— Не надо на старом! — заволновался мужчина. — Буряты не дураки, что ушли оттуда сто лет назад. Дайте жилье в Иркутске, в любом другом месте стройте, только не здесь!
Его поддержали выкриками из толпы, вероятно, этот вопрос уже обсуждался среди погорельцев. Тут же было высказано, что место, на коем стояла деревня, проклятое, недавний дождь состоял из мочи, но почему-то не гасил пожар, а, наоборот, его ускорял. Потому, мол, так быстро все и сгорело. Рассказали ему и о том, что пламя было холодным, впрочем, в это не верил никто, кроме тех, кто сам вышел из этого, не вредящего ничему живому, прохладного огня.
— И одежду с обувью привезите! — выкрикнули из толпы.
— Конечно, — кивнул Алексеев, — ваша одежда сгорела…
Ему объяснили, что да, сгорела, но, кроме того, у всех, кто ходил на пепелище, обувь и одежда испортились. Кто-то даже продемонстрировал кандидату дырявые сандалии и рубаху, выглядевшую так, будто ее сняли с погибшего от множественных осколочных ранений. Крови на ней, впрочем, не было…
Даже и не попытавшись объяснить этот неприятный феномен, «бизнесмен и меценат» пообещал вскоре привезти одежду и обувь, а также передать пожелания трудящихся губернатору лично. После чего, отойдя к машинам, он набрал номер сотового.
— Степан Юрьевич, подъезжай-ка сюда, в Хандабай, — сказал он. — Очевидцы о пожаре всякую чертовщину рассказывают, как раз по твоей части.
— А мы уже давно здесь с ребятишками, пробы берем, — ответил Степан Юрьевич Есько, мужчина в возрасте чуть за семьдесят, но в хорошей физической форме для своих лет.
— Ну, тогда не стану отвлекать, бог в помощь.
Алексеев уехал по своим кандидатским делам, а Есько с компанией продолжил работу на пепелище. Его «ребятишками» оказались Федор Барлуков, сорокалетний бурят, единственный пока научный сотрудник недавно созданной в Иркутске лаборатории по изучению аномальных явлений, и недавняя выпускница филфака и аспирантка, ныне кандидат филологических наук Марина Младич, лаборант. Впрочем, Степан Юрьевич предполагал вскоре дать ей почетное звание младшего научного сотрудника, потому как кандидатская девушки была посвящена изучению шаманских обрядов народов Восточной Сибири и к написанию ее она подошла вполне творчески, основываясь, впрочем, пока только на архивных материалах.
К слову, Младич тут же придумала имя лаборатории аномальных явлений: АнЯ. Но Степан Юрьевич пояснил, что по всем бумагам место их новой работы уже проходит как Лаборатория по изучению аномальных явлений, сокращенно: ЛИАнЯ. Младич и Барлукову эта аббревиатура понравилась даже больше.
— Странно, — сказал Федор Барлуков. Сидя на корточках, он пропускал золу сквозь пальцы. — После напалма больше остается…
Слой золы и пепла, как определили после нескольких замеров, оказался везде примерно одинаковым: двадцать пять — тридцать сантиметров.
— А вода аммиаком пахнет! — жизнерадостно объявила Марина Младич, потом посмотрела пробирку на просвет. — И правильно журналисты говорили — желтая, как моча!
