— Дайте-ка, — попросил бинокль Беликов и, получив его, припал к окулярам. — Джип Артема стоит, а самих парней нет, и Луневой нет, а главное, самого виновника торжества, Гомбо Хандагурова, что-то не видно.
— Может, они в доме? — предположил «аномальщик».
— Вряд ли. — Следователь вернул бинокль. — Оставайтесь здесь, Степан Юрьевич, наблюдайте, в случае чего, звоните, а я Василию Шарменеву кости отвезу. Что он, некрофил, делать с ними, интересно, будет?
— Не волнуйтесь, найдет применение, — заверил его Есько, — но если вечером на ужин он нам предложит холодца с хреном, я, пожалуй, откажусь.
Беликов усмехнулся:
— Я тоже…
Первой, кого Нина Павловна Забазнова увидела по приезде в отель, оказалась Клавдия Дмитриевна, та самая старушка в синем форменном халате, с обмотанной черным платком головой, с которой она распрощалась совсем недавно в доме престарелых в Москве. Как она смогла оказаться здесь раньше Нины Павловны, даже вопроса не возникло. С легким сердцем она сбагрила ей немощную тетку, и та увезла инвалидную коляску в номер отеля.
Вообще-то от пятизвездочной гостиницы, расположившейся на живописном байкальском берегу, Нина Павловна пришла в легкое недоумение. Она даже и не подозревала, что живет в пяти часах езды от курортной зоны самого высокого мирового уровня.
Впрочем, ее радость по поводу бесплатного двухнедельного проживания в фешенебельном отеле рядом не стояла с той истинной радостью, даже восторгом, охватившим женщину после того, как милейшая Мариночка Младич сообщила ей по дороге, что Нина Павловна является одной из наследниц 20-миллионного (в евро!!!) состояния недавно почившего ее прадеда Гомбо Хандагурова. Правнучка слышала о нем от отца, но считала персонажем если и не мифическим, то давно ушедшим из жизни, а он, оказывается (экий душка!), жил, работал и даже деньги оставил наследникам. Настоящий герой!
Причем этот свой восторг Нина Павловна уже сейчас легко могла помножить на два. Ее тетка, немощная и слабоумная Татьяна Ивановна, внучка пресловутого Гомбо, тоже должна была скоро сделаться обладательницей миллионного состояния, а племянница, насколько ей было известно, являлась единственной ее наследницей. Так что до оглашения завтра на рассвете завещания прадедушки надобно беречь тетушку, как зеницу ока.
Нина Павловна улыбалась. Да и как ей было не радоваться? Жизнь налаживалась! Уже с сентября она предполагала уйти наконец из этого чертова хандабайского лицея, где ее, она считала, не ценят и до сих пор (подумать только!) маринуют на низкой должности заведующей учебной частью. Да она уже лет десять как созрела для работы директором!
Но это потом… Возможно, она откроет частный лицей, почему бы и нет? Но пока — отдыхать, загорать и получать удовольствие от одной только мысли, что она, не слишком красивая и не слишком молодая женщина, уже завтра станет богачкой. Настоящей богачкой, миллионершей! В полноценных евро!!!
Нина Павловна улыбнулась еще шире и вытянулась, а весь огромный, пестрый Срединный мир с налипшим на него белым песком легко уместился под ее пляжным шезлонгом.
Покуда племянница наслаждалась солнцем и предвкушением богатства, тетку Клавдия Дмитриевна завезла в дом. На сознание старушки в черном платке некому и незачем было наводить морок, поэтому она увидела в помещении именно то, что там и находилось в действительности.
Единственная комната с русской печкой посередине. Два окна с переднего торца, выходящего на берег, четыре слева, два с торца, где дверь, ну а справа, там, где печь, глухая стена. Окна зияли провалами — рамы вместе с коробками местные разворовали.
На полу мусор, по углам человеческие экскременты, у стены стояла фанерная тумбочка, которая, видимо, использовалась как стол. На ней — порожняя бутылка водки, импровизированная пепельница — баночка из-под кильки в томате с окурком «беломора» и объедки на газете, не поддающиеся идентификации.
Справа в дальнем углу — сколоченный из обрезной доски широкий настил полметра высотой. На него Клавдия Дмитриевна и вывалила небрежно из коляски немощную старуху. Вывалила и принялась торопливо сдирать с нее одежду.
Глаза Клавдии Дмитриевны поменяли вдруг свое водянистое бесцветие на насыщенно-рубиновый цвет, а единственный почерневший, но острый зуб на нижней челюсти вырос до размера мизинца, едва не касаясь кончика ее носа. Руки, снимающие одежду, ходили ходуном, дыхание участилось.
Когда тело Забазновой, безжалостно деформированное старостью, оказалось полностью обнажено, Клавдия Дмитриевна, шумно выдохнув, припала щекой к впалому животу, а руками принялась поглаживать бесформенные груди и сморщенное лицо выжившей из ума женщины.
— О, как ты хороша, моя красавица, — шептала Клавдия Дмитриевна, — а будешь еще краше… я сделаю тебя такой же, как стала сама, ты будешь дахабари, любовь моя…
И она вонзила свой черный, длинный зуб в живот чуть выше лобка. Забазнова, вскрикнув, пробормотала что-то неразборчивое, и в этот момент старуха-дахабари, оторвавшись от тела беззащитной жертвы, поднялась в воздух и впечаталась со страшной силой в стену напротив. Одновременно с этим событием около русской печки материализовалась высокая девушка с правильными чертами лица, теперь искаженными гневом.
— Опять?! — воскликнула она. — Сколько можно?! Вы все как с цепи сорвались, мелкая нечисть! Следующий, кто тронет постояльца отеля, отправится в ад! Достойную встречу подручных Эрлен-хана я гарантирую! Ты поняла меня, дахабари?
— Да, хозяин…
Его поняли правильно, и больше нападения не повторялись. Его вообще боялись панически…
Наталья Лунева успокоилась сразу после того, как, приехав в отель, его директор Петр Кириллович рассказал ей и про многомиллионное наследство, и про грядущее оглашение завещания Гомбо Хандагурова. Узнав, что стодвадцатилетний дедушка, которого она и не видела никогда, скоропостижно скончался, чувствительная женщина всплакнула и, пожелав позвонить родным, дабы поделиться горечью утраты, попросила обратно свой телефон. Участливый полицейский бурятской национальности вернул ей конфискованный сотовый, не забыв, впрочем, извлечь из него сим-карту. Наталья говорила с дочерью, мужем и братом, покуда на ее счету не осталось ни копейки. Потом она снова всплакнула и подумала, что после получения миллионов горячо любимого дедушки стоит, наверно, выстроить двухэтажный коттедж в поселке Олха. Там, она слышала, еще оставались свободные участки.
Кроме пребывающей в эйфории Нины Павловны и немощной старухи Забазновой, оставленной в ее номере, остальные отдыхающие по приглашению администрации собрались в просторном холле отеля. Симпатичная девушка, которую таллинские Хандагуровы уже знали как Татьяну Трапезникову, представителя адвокатской конторы, предложила всем желающим поучаствовать следующей ночью в древнем шаманском ритуале. Пожелали все без исключения, энтузиазм прямо-таки искрился в воздухе, что было небезопасно с пожарной точки зрения.
Дабы унять пыл, Татьяна Трапезникова сию же минуту призвала присутствующих поучаствовать в подготовке действа. Младшие Хандагуровы, Виктор Григорьевич и его сын Дмитрий, были отправлены на земляные работы под руководством инструктора по туризму Николая Зуева на округлую вершину ближней сопки, все остальные направились в ближний лес заготавливать дрова и собирать хворост для ритуального костра во главе с двумя блюстителями порядка местного отделения полиции.
