Мефодий внимательно оглядел конверт.
– Ничего нет.
– Посмотри с обратной стороны портрета! –
подсказала Даф, демонстрируя неожиданную прозорливость.
Буслаев так и сделал и увидел две алые буквы «МБ».
– Что это? – спросил Меф машинально.
– Как что? «Мелкому барану» или «мародерствующему
бугаю», – предположил Петруччо и затрясся от смеха, как посетитель музея
ужасов, случайно присевший на электрический стул.
Чувство юмора у Петруччо было потрясающее. Оно потрясало
всех, в особенности самого Чимоданова, на которого вечно сыпались тумаки.
– И зачем Лигул прислал мне это? – спросил Меф.
Обычно он не тормозил, но по неясной причине этот портрет
превратил его в поезд со сдернутым стоп-краном, который пытается тронуться, но
только дергается.
Ната быстро взяла у него рамку и провела вдоль чутким носом.
– Странный этот Лигул! Он подписывает чужие портреты
помадой и пользуется женскими духами, – сказала она с издевкой.
Меф старался не смотреть на Даф.
* * *
Пробежав последний отчет, Улита сделала отметку в журнале
поступления эйдосов и захлопнула его.
– Все! На сегодня хватит! Если кто-то до завтрашнего
утра скажет хоть слово про работу, он будет убит, расчленен лобзиком и спущен в
канализацию! – заявила ведьма.
Она встала и, потянувшись, зевнула так, что челюсти у нее
щелкнули со звуком сработавшего волчьего капкана.
– Блин! Такая тоска зеленая, что я прям вяну! Если
Эссиорх не вернется через три дня, я срочно отращу себе белые крылышки и улечу
за ним в Прозрачные Сферы! – пожаловалась она.
– А если не получится с крылышками? –
любознательно поинтересовался Меф.
– Тогда выйду на улицу и буду убивать всех, чье имя
начинается на «Э». Получи, фашист, гранату и распишись в квитанции!
Мефодий быстро взглянул на ведьму. Было не похоже, что Улита
шутит. Она тосковала без Эссиорха. Мефу захотелось утешить Улиту, сказать, что
хранитель полетел хлопотать за Дафну, чтобы за нее поручились и вернули ей
маголодии, но решил, что для приемной мрака это слишком скользкая тема.
Пытаясь успокоиться, Улита раскинула карты. Карты показали
что-то муторное, не вселявшее близких надежд.
– Ну вот! Никакого скоропалительного брака мне не
светит! Все-таки паршиво, что я не какая-нибудь банальная Вихрова, которая с
семи лет мечтает выйти замуж с фатой и воздушными шарами.
Меф удивился. У него были иные представления о мечтах
Вихровой.
– Ната замуж с фатой и шарами? Да она со связанными
руками овчарку загрызет!
– Одно другому не мешает. Зло, особенно врожденное,
любит быть сентиментальным, – заявила Улита.
С ведьмой Ната связываться не стала, а на Мефа посмотрела
ясным и чистым взором. По ее лицу прокатилась неуловимая мимическая волна.
Буслаев ощутил, как угол рта у него начинает оттягиваться вниз, а из глаз текут
слезы. Ему захотелось разбежаться и головой вперед выпрыгнуть в окно.
Зажмурившись, он усилием воли освободился от наваждения и показал Нате язык.
Вихрова разочарованно отвернулась.
«А она совершенствуется!.. Раньше не действовало!» – отметил
Меф.
Даф сидела на низком диванчике и смотрела на Депресняка.
Подобрав мешавшие ему крылья, адский котик валялся на спине и лениво подгрызал
ножку кресла. Депресняку было плевать, что это красное дерево и восемнадцатый
век.
Молчавший до сих пор Мошкин внезапно выдал серию сразу из
трех вопросов:
– Я не хочу погулять? У меня не болит голова, нет? Мы
не сидим сегодня целый день в духоте?
Улита великодушно махнула рукой.
– Ступай, ступай, сомневающееся создание! Арея все
равно нет. Думаю, он появится с новым шрамом и парой дополнительных зазубрин на
клинке…
Мошкин ушел. За Мошкиным потянулась Ната, заявившая, что у
нее три свидания на трех разных станциях метро. Следом за Натой слиняла сама
великая Улита, а за ней и Дафна с Мефодием. В конце концов, июль есть июль.
Только Чимоданов остался в резиденции мрака. К свежему
воздуху он относился подозрительно, как всякий истинный химик. Он поднялся к
себе, почитал справочник по взрывному делу, на всякий случай крепко связал
Зудуку и лег спать. И, хотя дарха у него пока не предвиделось, снились ему
отрывистые, жутковато-притягательные сны.
* * *
Когда Мефодий и Дафна вышли на улицу, солнце уже сползало к
горизонту. По Большой Дмитровке прокатывались людские волны. Офисники,
завершившие рабочий день, медленно перетекали к метро и ближайшим парковкам. На
их усталых лицах читалась робкая мысль, что, несмотря на все свои косяки, жизнь
все же прекрасна и удивительна.
– Мы на Мамае? – спросила Даф.
– Нет. Одиннадцатым номером, – ответил Меф.
Даф кивнула. Что ж, пешком так пешком. Меф вечно забывал, с
кем связался. Когда через час подуставший Буслаев попытался скользнуть в
пиццерию, Дафна поймала его за майку.
– Давай еще пройдемся!
Лицо Мефа и морда Депресняка разом приняли одинаковое
выражение. Это было страдание замученных мужчин, которых куда-то тащат. Правда,
оба вскоре утешились. Мефу понравилось лавировать в подворотнях, показывая
Дафне никому не известный путь к бульварам, который Дафна открыла еще год
назад. Депресняк же улизнул куда-то, чтобы через минуту появиться с большой
рыбиной в зубах.
– Где он ее поймал? Здесь нет прудов! – наивно
удивилась Даф.
– Тогда уж не в пруду, а в Атлантике, где эта бедная
рыба покончила с собой.
– Почему?
– Сама посмотри. Когда ей стало ясно, что от твоего
маньяка ей не улизнуть, она закололась и изжарилась. Вон вилка торчит, –
сказал Меф.
Дафне стало совестно. Значит, Депресняк опять ограбил
кого-то из посетителей ресторана. То и дело взлетая, чтобы не отстать, кот рвал
на асфальте рыбину. Покончив с ней, он перелетел на плечо к Дафне и ржаво
замурлыкал. Поел-поспал-подрался – к этим трем вещам Депресняк относился с
исключительной серьезностью.
Они свернули в переулок. В арке краской было крупно
написано: «Рома + Леся. Я люблю тебя, мое солнышко! Прости!» Прошли метров сто
и снова «Рома + Леся», только уже на асфальте. Краски не жалели. Трудились от
души.
– Угадай, кто это написал? – лениво спросил Меф.
– Чего тут угадывать? Рома, – сказала Даф.
