Хнык вытянул из петлицы гвоздику и нервно понюхал.
– Позвольте, я скажу в лоб, как старый солдат?
Даф хихикнула. Едва ли у мрака существовал слуга, похожий на
старого солдата меньше Хныка.
– Ну говори! – разрешил Меф.
– Вы меня за это не убьете?
– Посмотрим.
– Вы плохо выглядите, молодой господин! Совсем скверно.
Вы похожи на суккуба, который никем не притворяется.
– Спасибо, – поблагодарил Меф.
Хныка отбросило на полшага.
– На вас дарх, молодой хозяин! Дарх, который вас
мучит, – сказал он страдальчески.
– А я и не знал! – сказал Меф.
– Вашему дарху нужен эйдос, не так ли? Я могу достать
для него отличный эйдос. Ей-ей, могу! Никто и не узнает, что его добыл я, а не
вы!.. Вам не придется ничего предпринимать, просто принять подарок.
– А отчет? – спросил Меф.
Хнык многозначительно улыбнулся, намекая, что отчет дело
третье, если не пятое.
– А тебе какая выгода? – не понял Меф.
Хнык понюхал цветочек.
– О! Всякому лестно оказать услугу будущему наследнику
мрака! – сказал он.
Даф наклонилась вперед так резко, что Депресняк, не
удержавшись, спрыгнул с ее плеча. Недовольно вскинул морду и мяукнул со звуком
открывшихся железных ворот.
– Убирайся отсюда! – крикнула она Хныку. –
Ну!!!
Хнык испугался. Он сделал робкую попытку чмокнуть Мефа в
колено, но тотчас получил коленом по зубам.
– Извиняюсь! Рефлекс! – сказал Меф.
– Ничего-ничего… Бывает… – сказал Хнык, ничуть не
обидевшись, и удалился своей обычной шарнирной походкой.
Он шел по бульвару, вскидывая ноги, как ревматический
балерун, а прохожие оглядывались на него вдвое чаще, чем прежде на темноволосую
девушку. В том и свойство суккуба, что каждый видит в нем того, кого хочет
увидеть. Женщина – мужчину своей мечты, мужчина – женщину своей жизни, а старик
– свою первую любовь. Иногда случается, что вследствие рокового заблуждения на
суккуба бросаются сразу несколько человек и из ревности разрывают его в клочья,
после заставляя долго и мучительно заштопываться.
– Чего ты на него набросилась? Я бы отказался, –
сказал Меф.
– Знаю, что отказался бы. Но ведь согласись: на миг его
предложение показалось тебе соблазнительным.
– На миг – да, – вздохнув, признал Меф.
Глава 5
Один день из жизни комиссионера
– Теперь-то уж Россия точно должна возродиться!
– Кому это она должна?
– А так. Все, кто хотел, уже давно все растащили.
Остались только алкаши да праведники. На тех и других можно положиться.
«Диалоги света и мрака»
Рабочий день обычного человека имеет начало и конец. Негр на
сахарных плантациях Ямайки трудится двенадцать часов в сутки. Ребенок в
спецшколе – четырнадцать. Даже самый загнанный сотрудник офиса, переведенный с
повышением на новое место, редко вкалывает больше шестнадцати часов. Оставшиеся
восемь он изредка тратит на сон или хотя бы на дорогу. Только рабочий день
комиссионера не имеет ни начала, ни конца.
Комиссионер не спит ночью и бодрствует днем. Если глаза его
иногда смыкаются, то лишь когда казаться спящим ему выгодно. Нет ни выходных,
ни праздников, ни отгулов. Если же кто-то рвется возмутиться, то сотни
миллиардов новых комиссионеров, выстроившихся у ворот Тартара, трясутся от
нетерпения заменить его и прорваться во Внешний Мир.
Но ближе к телу, как говорит Улита. Лучший комиссионер мрака
Тухломон в тот день проснулся спустя 0,0002 сек. после того, как заснул.
Заснул же он, собственно, по той единственной причине, что втайне мнил себя
выше других и окончательно охамел. Проснувшись, Тухломон на всякий случай
огляделся, проверяя, не успел ли кто настрочить на него донос. Всякое бывает,
когда позволишь себе расслабиться.
«Ну что, съели, сволочи?» – подумал Тухломон, адресуя эту мысль
любимым коллегам, и выбрался из поручня в метрополитене, где ночевал,
превратившись в пластилинового червя. Спустя минуту он пробирался сквозь толпу
на станции метро «Белорусская», галантно извиваясь, чтобы ни на кого не
налететь, и то и дело повторяя: «Извините меня, граждане, будьте такие
добренькие!»
Его наметанный глаз за минуту различил в толпе шесть-семь
суккубов, вышедших, как и он, на охоту. Два суккуба уже были с добычей. Один в
облике смазливой студентки юрфака перехватил худенького паренька в слишком
просторной майке. На майке с демонстративным вызовом значилось: «Я царь
уродов». Хуже было то, что именно так парень себя и ощущал.
Другой суккуб в теле плечистого брюнета, которое он слизал с
рекламной вклейки модного журнала, перехватил отчаявшуюся дамочку с одинокими
глазами.
У Тухломона всегда вызывало зависть, с какой чуткой
избирательностью суккубы обнаруживали в толпе неуверенных, ослабленных или
павших духом людей. Должно быть, от них исходил запах больного зверя, или
многолетний опыт суккубов подсказал им, что это самая легкая добыча.
Метод действия суккубов был прост и отработан. Одним
мгновенным, отточенным до автоматизма движением они набрасывали на шею бедолаге
удавку страстей, растравливали рану и вселяли стойкую иллюзию, что вот оно,
долгожданное счастье, – почти в руках. Человек метался на незримом
поводке, выбивался из сил и, как овечка, послушно шел на заклание.
На взгляд Тухломона, суккубам не хватало блеска. В них мало
было глубинной комиссионерской подлости и злобы, одна поверхностная юркая
хитрость и способность мгновенно приспосабливаться к собеседнику, принимая
требуемую форму и даже слова говоря правильные и уместные, которые жертва от
них ожидала. Эмоционально суккубы были как одна большая радостная уличная
собака, которая с одинаковым восторгом подбегает ко всем, лает, виляет хвостом,
пытается лизнуть в нос, но ничуть не обижается, когда ей дают по морде. С
другой стороны, обманываться не стоит. Если присмотреться, обнаружится, что
собака эта лижет кого попало, с наслаждением роется в мусоре и, быть может,
четверть часа назад таскала в пасти дохлую кошку.
Заметив Тухломона, суккуб едва не зашипел и, как хорек,
охраняющий добычу, показал мелкие белые зубы. Возможно, Тухломон прошел бы
мимо, однако такая демонстративная наглость ему не понравилась. Он протолкался
к суккубу и громко, чтобы слышала его спутница, произнес:
– Привет, Колян! Ну, как жена, дети? Младший-то в школу
пошел?
– М-м-м-м… Вы ошиблись! – с ненавистью промычал
суккуб.
