– Это и есть Федя? – невинно спросила Вихрова.
Только она умела маскировать ехидство так, что наружу не проглядывало его,
ехидства, мохнатых ушей.
– Точно. Но я уверена, что это рыб мужского пола.
Женский пол я на дух не переношу, даже в виде кильки в консервной банке, –
заявила Улита, выразительно уставившись на Нату.
– Кто бы сомневался! Но вообще-то, когда девушка твоего
плана заводит себе живность, пусть даже хомяка, это говорит о многом! –
сказала Ната.
Улита щелкнула ногтем по стеклу аквариума. Рыб Федя
заметался, не понимая, откуда взялся звук.
– Ты хочешь сказать, что только пушистые Дафночки могут
заводить себе котиков? – мрачно спросила ведьма.
– Заводить могут все. Но есть определенный тип девушек,
у которых никогда не было ничего живого. Ни крыс, ни собак, ни попугайчиков, ни
кактуса на окне. Они просто органически не способны ни за кем ухаживать. Так
вот, когда такая девушка заводит себе рыбку Федю – это уже кое-что! Это обычно
говорит о чудовищном одиночестве и жажде любви! – заявила Вихрова.
Улита посмотрела на нее долгим взглядом, таким
проникновенно-прозрачным и отрешенным, что Нате стало не по себе. Она
представила себе, как клинок входит в горло и выходит у позвоночника. «Сколько
раз я клялась не дразнить ее!» – сказала себе Ната, ощущая, как внутри у нее
все замерзает.
Дверь резиденции распахнулась. Мефодий набрал в грудь
воздуха, чтобы разобраться с наглыми комиссионерами, но воздух так и остался у
него в груди, не превратившись в слова…
В резиденцию ввалились Аида Плаховна и Арей. Плаховна,
бодрая и оживленная, сразу затопала к кабинету на своих стреуголенных старостью
ножках. Сила, сродственная той, что тянет гусей осенью лететь на юг, а ночных
бабочек биться в стекло фонаря, влекла Мамзелькину к бочонку.
– А если ей не дать медовухи? – спросил как-то
практичный Чимоданов.
– Не дашь – она и так возьмет. А то и притащится за
тобой раньше времени. Заявит потом, что перепутала имя и четыре буквы в
фамилии, – резонно ответил Меф.
Арей задержался у двери. Он пошатывался. На лбу запеклась
кровь. Под мышкой мечник держал сверток из толстой мешковины. Из свертка
выглядывали мундштуки двух флейт. Взять флейты светлых просто так, ничем не
обмотав, Арей, как создание мрака, не смог бы.
Мефодий попытался загородить сверток от Дафны, но опоздал.
Она уже заметила его и в ужасе уставилась на флейты. Даф слишком хорошо поняла,
что это означает. Арей поморщился. Однако теперь прятать флейты или натягивать
на мундштуки мешковину было поздно.
– Надо было оставить снаружи, – проворчал он.
– Златокрылые вас выследили? – спросил Меф.
Арей покачал головой. Чтобы не упасть, он был вынужден
опереться о дверной косяк.
– Встреча была случайной. Ее никто не ожидал: ни я, ни
они. Я так и не понял, кто атаковал первым. Эта пара златокрылых всем была
хороша, но они подпустили меня ближе, чем следовало.
Даф слушала, дрожа. Арей ничего не замечал. Ему порой не
хватало такта, когда он увлекался и начинал говорить о том единственном, что
действительно его интересовало.
– На их месте я держал бы разрыв метров в шесть-восемь.
Тогда второй успел бы завершить маголодию, пока я разбирался с первым. Но и без
того им почти удалось меня прикончить. Если бы Аида не подобрала меня, я долго
бы валялся, – сказал Арей.
Барон мрака предпочитал воспринимать жизнь просто.
Златокрылые не успели завершить маголодий, поэтому он лишь ранен. Завершили бы
– уже они понесли бы в Эдем его меч и дарх, тоже для надежности обернув их
чем-нибудь.
Внезапно Меф понял, что всегда смущало его в Арее и мешало
попасть под влияние этого цельного характера. Порой глаза мечника застывали и
подергивались пленкой, как у мертвых кур. В них появлялся мутный, неподвижный
блеск, какой бывает у убийц – нет, не убийц-психопатов, а спокойных деловитых
убийц, вроде военных пулеметчиков или снайперов, для которых людей нет, а есть
заградительная стрельба или мишени.
Арей убивал будто нехотя, по необходимости, но в то же время
не без ленивого удовольствия, какое испытывает профессионал, когда ему удается
недурно сделать свою работу.
Мечник опустился в кресло, из которого незадолго до этого
вспорхнул Чимоданов. Во взгляде Улиты Петруччо прочитал, что, если он вякнет о
мотыле, исчезнувшем из кресла пару минут назад, это будет последняя шутка
клоуна.
Дверь скрипнула. Из кабинета начальника русского отдела,
кокетливо прихрамывая, вышла Мамзелькина. В руках она цепко держала чашу с
медовухой.
– Не против, Ареюшка, что я у тебя распоряжаюсь? –
спросила она.
Начальник русского отдела что-то промычал, не открывая глаз.
Мамзелькина глотнула медовухи. Подержала во рту, посмаковала
и проглотила. Желтоватые щечки, покрытые сеточкой старческих жилок,
раскраснелись. Аида Плаховна пришла в хорошее расположение духа.
– А ну, Буслаев, ходь сюды! Разговор есть! –
приказала она.
Меф приблизился. Мамзелькина отвела его в угол и, небрежным
взмахом руки выставив барьер против подслушивания, спросила:
– Лихо ты с яросом управился. Сам или помог кто?
Глазки старушки алчно сощурились. Меф молчал.
– Ну да хоть бы и помог. Все равно лихо, – бойко
затараторила Мамзелькина. – Не ожидал Лигул, хоть дархом и подстраховался.
Приглядываются к тебе в Тартаре многие. Лигул-то не всем по нраву! Скупердяй
он, бумажная душонка, в канцеляриях штаны просидел, всех паутиной оплел.
Рубакам-то и служакам старым, вроде Арея, плохо при нем стало. Эйдосы-то нынче
ручейком текут, не речкой. Горбун это знает и зол на тебя… Жди беды!
Меф усмехнулся. Ждать беды от Лигула – не новость.
– Прасковью тут давеча видела. В Москве. Привет она
тебе шлет! – продолжала частить Мамзелькина.
Буслаев смутился.
– Как это? Она же не разговаривает?
– И-и, милый, что я немых мало носила? Важное-то
глазами говорят. Язык, он так: по зубам потрепаться да остановку автобуса
узнать.
– Не верю.
– Не веришь, так и не верь. За что купила, за то
продаю. Заинтересовал ты ее. Да только не гордись сильно: кого она в Тартаре
видела? Выбор-то сам понимаешь: из двух елочек да из сосенки! Ты, милый,
Прасковье не верь. Не простая она. Лигул-то не за красивые глазки ее взял.
– А зачем он ее взял? – спросил Меф.
Аида Плаховна воздела лукавые глазки к потолку.
