– У него такая работа. Не факт, что он ее любит. Но
кто-то же должен ее делать, раз люди едят мясо и строят мясокомбинаты. Не ждать
же, пока корова сама застрелится, предварительно написав в завещании: «Прошу
пустить меня на котлеты», – попытался найти оправдание Меф.
– Чушь! Мы говорим не о людях вообще, а о конкретном
человеке. Он же зачем-то выбрал для себя эту работу. Именно ЭТУ, хотя
существовали сотни других. Мог бы стать таксистом или штукатуром. Получал бы
примерно те же деньги. Нет, если человек соглашается работать тюремщиком, или
забойщиком скота, или палачом – значит, с ним что-то неладно.
– Ты сбилась с темы. Мы говорили об Арее, –
напомнил Буслаев.
– Я больше не желаю о нем говорить. Я хочу забрать
флейты, что он взял у златокрылых. Ты достанешь их для меня? – Дафна
умоляюще посмотрела на Мефодия.
– А если Арей спросит, где флейты? По правилам, все
трофеи должны отправляться в Тартар, – засомневался Меф.
– Ты отлично знаешь, что Арей никогда ничего не
отправляет в Тартар, кроме эйдосов. У него с Лигулом не те отношения. Достань
флейты, пожалуйста! – сказала Дафна.
– Я подумаю, – пообещал Мефодий.
Себе он обещал, что будет думать очень долго. Дафна плохо
представляет, насколько сильно может рассвирепеть Арей, если встанет не с той
ноги и обнаружит пропажу.
– Меф! – окликнула Дафна совсем тихо.
Меф заглянул ей в глаза и понял, что это тот случай, когда
невозможно сказать «нет», разом не перечеркнув всего.
– Хорошо. Когда ты хочешь, чтобы я это сделал? –
сказал он.
– Прямо сейчас!
– Нас ждет Эдя.
– Подождет пятнадцать минут. Он у себя на работе.
Мефодий решился.
– Жди меня здесь. Если Арей заметит, я… в общем, это
моя забота. Что-нибудь придумаю, – сказал он и быстро зашагал к
резиденции.
Дафна осталась одна. Она стояла рядом со щитовым забором,
которым был обнесен ремонтирующийся дом. Это был обычный доходный дом последней
трети XIX века, построенный одним инженером-железнодорожником, о котором
история ничего не сохранила, кроме его шведской фамилии. Хотя для забывчивой
тетушки-истории и это немало.
– А! Тетя, помогите! Я зацепился! – вдруг услышала
она.
Дафне почудилось, что в окне третьего этажа мелькнуло
напуганное детское лицо. Даф, как светлый страж, не могла пройти мимо. В Эдеме
любят повторять, что дети – цветы жизни и фрукты счастья. О том, что эти
маленькие пройдохи в десять минут достанут кого угодно, почему-то деликатно не
упоминается. Видимо, предполагают, что до этой истины каждый добредет сам и нет
необходимости раньше времени сдувать с пончика сахарную пудру.
– Что с тобой случилось? – крикнула Даф.
– Не могу спуститься! – жалобно отозвался
мальчуган.
– Стой на месте! Уже иду! – пообещала Даф и
рассмеялась, подумав, что, если парень зацепился, он и так никуда не денется.
Она огляделась. Мефодия еще не было видно. Ничего, она
успеет вернуться, пока он будет добираться до резиденции и обратно. Даф
подлезла под забор и в одну минуту взлетела вверх по лестнице. Даже ободранный,
с вырванными окнами, старинный дом был заведомо лучше того, чем он вскоре
станет. Скучные пластиковые панели, гипсокартонные извращения, многоуровневый
свет. Деловая и вместе с тем увечная обстановка дорогого офиса. Второй этаж,
третий… Ага, здесь! Даф остановилась на площадке, соображая, куда идти дальше.
Депресняк спрыгнул с плеча Дафны и зашипел. Будь на его
спине хотя бы клочок шерсти, он наверняка встал бы дыбом.
– Чего ты? – нервно спросила Даф.
Внезапно за ее спиной послышался смех. Дафна резко
повернулась, но никого не увидела. Вскинула голову. Ей почудилось, что с балки
ей на лицо упало мокрое полотенце. И это все, что она запомнила. Мгновенный и
быстрый укус в шею распространил по телу холод и погрузил Дафну в состояние
беспамятства.
Фролок сидел у Даф на груди и, наклонившись, касался ее шеи
пустыми челюстями. Крови он не любил. Даже не переносил ее вида. Кровь – дурной
тон. Пусть трансильванские вампиры хлебают эту гемоглобиновую взвесь. Они,
мавки, выпивают из человека его суть, его свежие силы, его помыслы, оставляя
его, внешне здорового, отравленным, депрессивным, с пустыми глазами.
Фролок ощущал свою силу и намеренно тянул, откладывал
сладкий миг. Теперь это был не тот Фролок, сын Римма, внук Хоакина, которого
Тухломону приходилось тащить по Лосиному Острову на собственных плечах,
дряблого и полудохлого. Силы валькирии, которых ему довелось хлебнуть, сделали
мавку упитанной и наглой.
Фролок настолько был занят Дафной, что не понял, откуда на
него метнулся кот. Он даже не осознал, что это был кот. Ощутил лишь, как
что-то, зашипев, прыгнуло ему на спину и раздирает ее когтями, как дохлую
медузу. Отпустив Дафну, Фролок принялся кататься по полу. Он понимал уже, что
получил серьезную рану.
Все же он сумел придавить Депресняка и нанести коту замораживающий
укус. Кот отпустил Фролока. Он лежал и вяло шевелил передней лапой, точно и во
сне пытался с кем-то сражаться. На его когтях повисли клочья кожи мавки. Они
походили на обрывки непропеченных блинов.
Из стены вышел Тухломон. От волнения он отломал себе палец и
теперь спешно приляпывал его обратно. Комиссионер не любил батальных сцен. Как
существо уязвимое, он давно усвоил, что во время битв его место в тяжелом
блиндаже второй линии обороны.
Тухломон толкнул ногой кота. Затем обошел вокруг Фролока и
озабоченно осмотрел его. Мавка пострадала куда серьезнее, чем сама подозревала.
Ее спина представляла собой одну сплошную рану. Комиссионер озабоченно подумал,
что этот дрянной кот хорошо изувечил мавку, и надо, чтобы мавка не подохла
прежде, чем успеет сделать свое дело.
Тухломон подхватил Фролока под мышки и отволок его на грудь
Дафне. Фролок почти утратил ориентацию. Пришлось насильно брать его голову и
пригибать к шее светлой.
– Давай, маленький! Жри, родименький! Жри, собака
страшная! А то тебя закопают и меня закопают! – увещевал он раненую мавку.
Фролок несколько раз вхолостую щелкнул челюстями, а затем
все же присосался. Тухломон озабоченно ждал. Примерно через минуту мавка
разжала беззубые челюсти и тяжело завалилась набок.
«Готов!» – подумал Тухломон.
