– Терпеть не могу одиночества. Надеюсь, твоя любимая
девушка не я, – заявила Ната.
Багров кивнул, подтверждая, что надеется она в правильном
направлении.
– Все эти лошади, лодки – эгоистично и банально, потому
что только для себя. Почему никому не приходит в голову, что счастье в
самоограничении? Если позволять себе лишь корку хлеба и глоток воды, никогда не
станешь зажравшимся снобом, – перестав кашлять, сказала Ирка.
Уже на середине фразы она поймала себя на том, что сейчас
опять все выйдет, как с петрушкой.
– И шпроты с шоколадом, – вполголоса напомнил
Багров.
– Что?
– Ну, говорю, корку, глоток воды и шпроты с шоколадом…
Опять воцарилась тишина, ознаменовавшаяся где-то в незримой
дали массовым рождением сотрудников правоохранительных органов.
– Скажи что-нибудь, Буслаев! Тебя что, жевать сюда
пригласили? – потребовала Ната, ненавидевшая тишину во всех проявлениях.
– Quousque tandem abutere patentia nostra? –
произнес Меф.
– Что это такое?
– По-латыни это означает, что ты меня достала, –
перевел Меф.
Ната вспыхнула. Краснела она пятнами, точно покрываясь
стригущим лишаем.
– Ты в самом деле болван или прикидываешься? –
набросилась она на Буслаева.
– И что, успешно прикидываюсь?
– Нет, скверно.
– Значит, не дурак, – резюмировал Меф.
Ирка оценила верность мысли. Есть огромное количество
болванов, которые умело прикидываются умными людьми, и огромное количество
умных, которые мечтают, но не могут прикинуться социально адаптированными
болванами. К болванам природа милостива. Она награждает их кучей дополнительных
бонусов, внешней привлекательностью, даром мимикрии, интуитивной способностью
правильно вести себя в стае товарищей и много чем еще. Умный же чаще всего
сидит в мусорном контейнере и занимается самоедством. А если брякнет
что-нибудь, и то некстати, поскольку не любит проверенных суждений и заученных
универсальных фраз.
– Мефодий! Разговор есть! Пойдем выйдем! – сказала
Ирка.
Буслаев перестал жевать колбасу. Валькирия-одиночка
спохватилась, что опять села мимо стула. Фраза «Разговор есть! Пойдем выйдем!»
больше подошла бы парню, решившему с кем-то разобраться на дискотеке.
– Ну пошли! – согласился Меф.
Учитывая, что выходить в «Приюте валькирий» было некуда, они
направились к люку, собираясь спуститься по канату. Багров взглядом спросил у
Ирки, должен ли он сопровождать ее. Валькирия покачала головой. Но Матвею этого
было мало. Он преградил Мефодию путь и, скрестив на груди руки, произнес:
– Имей в виду, наследник, если ты только…
– Не продолжай! Я смотрел много дешевых фильмов. В этом
месте должен начаться мордобой, – поморщившись, сказал Мефодий.
Багров, не терпевший, когда последнее слово оставалось не за
ним, похлопал его по плечу.
– Я рад, что ты все понял. Умный мальчик! Делаешь
успехи!
Буслаев брезгливо дернул плечом, стряхивая его руку.
– Убери конечность! – сказал он.
– Какую конечность? – спросил Багров на тон выше.
– Верхнюю, – пояснил Меф.
Если Багров, сердясь, повышал голос, то Меф, напротив, его
понижал. Дело, без сомнения, закончилось бы стычкой, но между противниками
встала Ирка. Багрова она оттеснила к столу, а Мефа подтолкнула к люку.
– Вам еще не надоело резать друг друга?
– Если кому-то очень хочется нарваться… –
проворчал Меф.
– Не радуйся, наследник! В мире много дорог, но иногда
им суждено пересека… – грозно начал Багров, но замолк, правильно
истолковав насмешливый поворот головы Мефа.
Ирка подумала, что проблема Матвея в том, что он появился на
свет в эпоху, когда между литературой и беллетристикой не было пропасти, а телевидения
не существовало даже в форме кошмарного сна. К словам тогда относились
ответственно, с наивной простотой. Банальные фразы еще не успели стать
банальными и не приелись, как суп, который варят на всю неделю.
Графини на полном серьезе скрежетали зубами, падали в
обмороки, гомерически хохотали, прикусывали губу до крови и ломали руки в
мольбе. И никто при этом не считал их психопатками. Графы, короли, принцы и
эмиры толпами шастали как в натуральном, так и в переодетом виде, хватались за
шпаги, сабли и ятаганы и навеки влюблялись в женщину, увидев одну мелькнувшую
из-под платья пятку. С остальным прекрасно справлялось воображение.
– Печальная штука – работать генератором трескучих
фраз, – сказал Меф, первым спрыгивая с каната на траву.
– Он не такой, – сухо отрезала Ирка.
Какой бы Багров ни был, он единственный любит ее, и ругать
его Мефодию она не позволит. Ирка внезапно подумала, что на зубах у нее
прилипшая петрушка, но ей это стало вдруг неважно. В голову полезли параграфы
кодекса валькирий. Ирка не раз ловила себя на том, что прячется за ними, как
улитка в раковине. Чуть получила по носу – сразу шмыг в раковину и отгородилась
кодексом.
Дарх на цепи у Мефа поблескивал тускло, недоверчиво. Спирали
закручивались сильнее, чем обычно. Валькирия-одиночка ему не нравилась. Он
чувствовал исходящую от нее угрозу.
– Отдай мне дарх! – сказала Ирка, вспомнив
поручение Таамаг.
Меф усмехнулся.
– Хорошее начало. Лаконичное. Арей бы оценил. Зачем
болтать, когда можно сразу начинать драться? – спросил он.
– Я не виновата. Валькирии требуют твой дарх.
– Валькирии? А ты не валькирия?
– Я валькирия-одиночка. Есть и другие, – Ирка
решила не реагировать на иронию.
– Знаю. И этим другим я, похоже, не слишком по душе?
Наследник темной конторы и все такое? – догадался Меф.
Ирка предпочла не отвечать.
– Ну и почему те другие, если мой дарх так им нужен, не
придут за ним сами?
– Они не станут просить так долго и вежливо. Ты не всем
нравишься одинаково сильно.
– Так, значит, тебе я нравлюсь? – спросил Меф.
Глаза у него улыбались. Ирка вдруг увидела прежнего Мефа,
того, что влезал через окно в квартиру Бабани. Она поспешно отвернулась. Взгляд
мог ее выдать. Голосу она доверяла больше.
