— Да, ситуация действительно непростая.
— Здесь ведь не новая территория, профессор. Здесь новая идея, осуществленная на части старой территории США.
— Ну да.
— И когда мы на самом деле станем новым штатом — полноправным и официально принятым в семью прочих штатов, — это будет означать, что вся наша нация сделала шаг вперед. Верный и необратимый шаг в правильном направлении. Это станет началом пути, и по нему остальные пойдут в том же направлении, по которому движемся мы. Именно мы станем для них ориентиром, а не наоборот. У меня даже не хватает слов, чтобы описать вам, насколько это важно, профессор!
— Что ж, я понимаю…
— А теперь представьте себе, какое воздействие на предстоящее голосование может оказать вся эта история!
При этих словах Мэнсон с силой толкнул лежавший перед ним лист бумаги в сторону Клейтона. Тот вспорхнул и едва не улетел прочь, но Джеффри успел вовремя его поймать.
На нем оказалось письмо, адресованное директору.
Уважаемый директор?
[106]
В октябре 1888 года Джек Потрошитель послал Джорджу Ласку, главе Комитета бдительности района Уайтчапел, небольшой подарок, а именно кусок человеческой почки. Думаю, это было очень красноречиво — вне зависимости от того, что он хотел этим сказать. Продолжая свои забавы, Джек Потрошитель также направил открытку в Центральное агентство новостей на Флит-стрит, пообещав доставить в скором времени ухо своей следующей жертвы. И хотя этого обещания он не сдержал, никто не сомневается, что он это смог бы сделать, если бы захотел.
Его послание журналистам и сувенир, присланный мистеру Ласку, произвели неслыханный, хотя вполне ожидаемый фурор. Они стали сенсацией. Весь Лондон оказался охвачен страхом и паникой. Все словно обезумели. Имя Джека Потрошителя было у всех на устах. Люди только и делали, что гадали, чем закончится вся эта история.
Любопытно, вы согласны?
Так попробуйте же себе представить, какой эффект произведут прилагаемые имена и даты, когда я их пошлю в газету «Вашингтон пост», причем настоящую, а не здешнюю, липовую, или в «Нью-Йорк таймс». А может быть, еще и на парочку телеканалов.
А между тем именно это я собираюсь сделать в самое ближайшее время.
Самое же любопытное заключается в том, что это письмо не угроза и не попытка вымогательства. У вас нет ничего такого, что мне захотелось бы от вас получить. И уж во всяком случае, ничего такого, чем меня можно было бы подкупить. Я вас просто информирую. Это всего-навсего мой способ показать вам, насколько вы передо мной бессильны.
Напоминаю вам также, что Джек Потрошитель так и не был пойман. Однако все помнят, кто он такой.
Ниже шел список из девятнадцати имен молодых девушек; рядом с каждым именем были указаны месяц, год и место. Их беглый просмотр тут же сказал Джеффри, что все эти данные соответствуют времени, когда девушки исчезли, а также месту, где их в последний раз видели живыми. Но прежде чем он успел просмотреть каждую фамилию в списке, его взгляд остановился на последней строчке. В самом конце, под номером двадцать, стояло, напечатанное крупными буквами: «ДЖЕФФРИ КЛЕЙТОН, ПРОФЕССОР МАССАЧУСЕТСКОГО УНИВЕРСИТЕТА». Оно было помечено звездочкой, и в примечании говорилось: «ДАТА И МЕСТО ПОДЛЕЖАТ УТОЧНЕНИЮ».
Джеффри посмотрел на Мэнсона и увидел, что тот пристально наблюдает за выражением его лица.
— Я полагаю, последняя строчка может стать для вас еще одним побудительным стимулом, — проговорил директор.
Джеффри ему не ответил.
— Мне сдается, что мы оба столкнулись с большой угрозой, — продолжил Мэнсон. — Хотя ваша носит личный характер, а потому должна провоцировать вас на более активные действия.
Джеффри открыл было рот, чтобы ответить, но директор Службы безопасности не дал ему произнести ни звука.
— Да, я знаю, что́ вы собираетесь сказать, — выпалил он. — Снова станете угрожать мне, что смотаете удочки. Скажете, что дело того не сто́ит и вы хотите сбежать. Взять с собой мать и сестру и опять попытаться спрятаться. Однако замечу, что ваш отец, на мой взгляд, не может не вызывать восхищение, так же, впрочем, как и ненависть. Прямо как Джек Потрошитель. Потому что, добавив вас в этот список — что бы он там ни имел при этом в виду, — он не мог не поставить вас в безвыходную ситуацию, что делает всю эту историю поистине захватывающей. И вам от этого никуда не уйти, верно? Я хочу сказать, что, куда бы вы теперь ни спрятались, вам придется всегда быть начеку каждый раз, когда кто-то присылает вам письмо, или когда звонит телефон, или когда раздается стук в дверь. Вы со мной согласны? — Директор покачал головой и продолжил: — Это жестоко, но эффективно. Если вам так и не удастся его выследить, а он выполнит свое обещание и пошлет письмо в прессу, то вся ваша профессиональная карьера на этом закончится, разве не так?
— Да, — вынужден был ответить Джеффри. — Надо полагать, что так.
— И еще одно важное наблюдение, — добавил директор. — Кажется, ваш отец любит играть на чувствах людей, вы не находите? Я хочу сказать, что, когда он обнародует список жертв, в котором фигурирует ваше имя, он тем самым предопределит всю вашу последующую судьбу — до конца жизни. Куда бы вы ни поехали, чем бы ни занимались, вас уже никто не станет воспринимать в качестве профессора Клейтона, ученого и эксперта. Для всех вы навсегда останетесь сыном убийцы. И всех в связи с вами будет интересовать лишь одно: какое влияние оказали его гены на вашу личность? В данный момент это интересует, кстати сказать, и меня тоже. — Мэнсон качнулся в кресле, следя за тем, как противоречивые чувства, бушующие в душе у Клейтона, буквально раздирают его на части. — Знаете, профессор, — проговорил он медленно, — если бы ставки в этой игре не были для нас настолько высоки — а это миллиарды долларов плюс наш образ жизни и вся наша философия будущего, — я нашел бы вашу игру захватывающе интересной. Ведь вам предстоит ответить на важный вопрос: сможет ли сын, убив отца, тем самым стереть половину собственного «я»? — При этих словах директор пожал плечами. — Такой вопрос вполне мог бы составить основу сюжета какой-нибудь кровавой древнегреческой трагедии либо библейской притчи. — Директор Службы безопасности улыбнулся, однако глаза его не смеялись. — Вообще-то, я не слишком большой знаток по части древнегреческих трагедий, — произнес он теперь уже совсем ледяным тоном. — И для того чтобы освежить мои познания в области библейских притч, мне в последнее время катастрофически не хватало времени… Ну, так как же насчет нашего общего дела, профессор?
— Я сделаю все, что смогу, — ответил Джеффри.
— А я в этом и не сомневался, — откликнулся Мэнсон. — И думаю, вы поторо́питесь. Ну разве не любопытно его признание, что он еще не отослал данного письма? Лично я могу придумать для этого лишь одну причину.
