— Вот и сейчас так же, разве не так? Вы уже знаете, что должно произойти что-то ужасное, потому что иначе с какой стати я стал бы рисковать своей безопасностью и шел бы к вам, в эту аудиторию, где даже этот ваш револьвер в один прекрасный день может оказаться недостаточно надежной защитой?
— Что-то ваши слова не похожи на речь полицейского, агент Мартин.
— И тем не менее, профессор, я полицейский. Такой полицейский, какой нужен в наше время и в наших условиях. — Он сделал широкий жест, обведя рукой всю аудиторию, и указал на систему сигнализации. Она состояла из старомодных видеокамер, установленных в углах под потолком. — Не работают, так ведь? На вид им лет по десять. Если не больше.
— И то и другое верно.
— Но они там висят, ведь так? Потому что могут внести в чью-то голову элемент сомнения, верно?
— Возможно, вы правы.
— По-моему, это интересно, — развил свою мысль Мартин. — Сомнение может породить нерешительность, а это даст вам время, чтобы… А собственно, для чего? Чтобы убежать? Вытащить свой револьвер и защищаться?
Клейтон перебрал в уме несколько возможных вариантов ответа и все отверг. Молча он посмотрел на портфель:
— Мне довелось несколько раз помогать правительственным органам. И наши с ними отношения никогда не оказывались выгодными для меня.
Агент усмехнулся:
— Для вас, может, и нет. Зато другая сторона осталась очень довольна. Вас прекрасно рекомендуют. Скажите, профессор, ваша раненая нога зажила?
Клейтон кивнул:
— Вы, конечно, должны это знать.
— А что случилось с тем, кто в вас стрелял?
— Подозреваю, вы и это знаете.
— Разумеется. Ожидает в Техасе приведения в исполнение смертного приговора. Так?
— Да.
— Право на апелляцию ему не помогло, так?
— Думаю, так.
— И что теперь ему в любой день может быть сделана смертельная инъекция?
— Вот именно.
— А вас пригласят поприсутствовать при этом, профессор? Полагаю, на этом специфическом суаре вы могли бы стать почетным гостем. Ведь если бы не ваша помощь, его ни за что не поймали бы. Или я ошибаюсь? Кстати, скольких он убил? Кажется, человек шестнадцать?
— Нет, семнадцать. Проститутки из Галвестона плюс полицейский детектив.
— Ах, ну да, семнадцать. И вы могли бы оказаться восемнадцатым, если бы не умели бегать так быстро. Он был с ножом, верно?
— Да, он пользовался ножом, вернее, ножами. У него было множество разных ножей. Во-первых, итальянский нож с выбрасывающимся пятнадцатисантиметровым клинком. Потом он перешел на охотничий нож с серрейторным лезвием,
[10]
потом на хирургический скальпель, а потом на старомодную опасную бритву. В одном или двух случаях он воспользовался остро заточенным ножом для масла, чем вызвал у полицейских серьезное недоумение. Но не думаю, что хочу присутствовать на казни. Нет.
Агент кивнул, словно Клейтон ответил ему сейчас на незаданный вопрос.
— Я знаю все случаи, какими вы занимались, профессор, — произнес он загадочным тоном. — Вы ведь вели не так много дел, верно? И всегда неохотно. Это тоже есть в ФБР в вашем досье. Так и написано: «Профессор Клейтон всегда с большой неохотой соглашается предоставить экспертную помощь, какова бы ни была суть проблемы». Очень интересно, профессор, что именно заставляет вас покинуть свою такую элегантную и так бережно выстроенную башню из слоновой кости и принести посильную пользу обществу? Что способно вас убедить? Деньги? Нет. Вы, похоже, не слишком цените материальные блага. Слава? Разумеется, нет. Вы откровенно чураетесь любой известности, в отличие от прочих ваших ученых собратьев. Желание испытать себя? Возможно. Это больше похоже на правду… да, когда вы появляетесь на сцене, вам определенно удается достигать исключительных успехов.
— Мне повезло раз или два. Это все. Я всего-навсего высказывал разумные догадки. Вы это знаете.
Агент глубоко вздохнул и тихим голосом произнес:
— Вы сами себя обманываете, профессор. Я о ваших успехах все знаю. И сказал бы, что, несмотря на все ваши возражения, вы, пожалуй, один стоите больше, чем полдюжины других ученых-экспертов и специалистов, которых иногда приглашают федералы. Я знаю о том парне из Техаса, и о том, как вы его обложили и поймали в капкан, и о той женщине в Джорджии, работавшей в доме престарелых. Мне известно все о двух тинейджерах в Миннесоте, организовавших свой небольшой клуб убийц, и о том бродяге, которого вы нашли в Спрингфилде, совсем недалеко отсюда. Городишко поганенький, но даже там люди не заслуживали того, что этот человек вытворял. Кажется, пятьдесят трупов, да? По крайней мере, вы заставили его признать пятьдесят. Но ведь их было больше, не так ли, профессор?
— Да. Их было больше. После пятидесяти мы просто перестали считать.
— Маленькие мальчики, да? Пятьдесят маленьких мальчиков, беспризорников, ошивавшихся возле молодежного центра, живших на улице, там же и умерших. На них всем было наплевать, верно?
— Вы правы, — ровным голосом ответил Клейтон. — Всем на них было действительно наплевать. И пока они были живы, и после.
— Я читал о нем. Бывший социальный работник, так?
— Вы сказали, что все прочли, мне больше нечего добавить.
— Никому не интересно, почему человек совершает преступление, так ведь, профессор? Все хотят только знать, кто и как, верно?
— С тех пор как была принята поправка к Конституции о запрете принимать во внимание смягчающие обстоятельства, дела обстоят именно так. Но вы же полицейский и сами должны это знать.
— А вы — профессор, который из допотопного любопытства проявляет интерес к эмоциональному прошлому преступников. К такой немодной, но иногда, к сожалению, полезной вещи, как психология преступления. — Мартин тяжело вздохнул. — Я бы назвал вас преступниковедом. Вы согласны?
— Я не буду вам помогать, — еще раз сказал Клейтон.
— Специалист по причинам, так, профессор?
— На этот раз нет.
Агент снова ответил улыбкой:
— Мне известна каждая царапина, которую вы получили в ходе расследований.
— Сомневаюсь.
— И тем не менее.
Клейтон кивнул в сторону портфеля:
— А там что?
— А там, профессор, дело особое.
Джеффри Клейтон коротко хохотнул, и его саркастический смешок отозвался эхом в пустом лекционном зале.
— Особое! Каждый раз, когда ко мне приходят… всегда, знаете ли, кто-нибудь вроде вас… человек в скромном синем или коричневом костюме, с кожаным портфелем… приносят преступление, раскрыть которое может только уникальный специалист. И каждый раз вы все говорите одно и то же. Но откуда бы этот костюм ни пришел, из ФБР, из Секретной службы или из полицейского участка, хоть из большого города, хоть забытого богом угла, дело у него всегда особое. А знаете, что я вам скажу, господин Мартин, агент СС? Никакие они не особые. Ни в малейшей степени. Просто жуткие. Вот и все. Они мерзкие, неприятные, гнусные. Всегда убийства, самые отвратительные и гадкие. Когда жертву режут на куски, на ломтики или кубики, крошат, потрошат… короче, каким-нибудь мерзким, гнусным способом. И все эти способы можно назвать как угодно, но только не особыми. Нет, сэр. Это самые обыкновенные преступления. Всегда одно и то же, но немного в другой упаковке. Особые? Нет. Отнюдь нет. Для них есть одно слово: банальность. Серийные убийства в нашем обществе такая же обыкновенная вещь, как насморк. Это привычное явление, как восход и закат. Развлечение, забава. Черт побери, сообщения о них надо бы печатать в спортивных разделах, внизу под турнирными таблицами. Так что на этот раз, боюсь, мне придется вас огорчить, но я все-таки откажусь.
